Теперь мы квиты

– Рома махинации крутит. Сейчас в совете директоров полный п*здец. Орлов решил выйти. Он продает свои акции. Если Рома их заграбастает, доля Глеба будит в меньшинстве.

Это действительно было плохой новостью.

– А что если эти акции выкупить нам?

Он кивает.

– Сегодня еду на встречу с Ильей. Буду разговаривать. Он был в хороших отношениях с Глебом, надеюсь, пойдет мне навстречу.

Машина тормозит у светофора, Оскар переводит на меня взгляд.

– Мелкая, я тебе прошу, останься сегодня дома. Я буду уже поздно, не хочу волноваться о тебе. У Ромы в последнее время бак совсем потек, как бы херни какой не устроил.

Я думаю, что на этот раз могу согласиться. В моих планах и так был спокойный сон.

– Хорошо, я буду дома.

Спустя десять минут Оскар высаживает меня у дома. Еще раз пообещав ему никуда не уходить, прохожу во двор. Чувствую себя ужасно усталой и сбросив сумку с верхней одеждой в коридоре, поднимаюсь в спальню, на второй этаж.

Рухнув на кровать, кутаюсь в одеяло, и, прикрыв глаза, начинаю уплывать… Засыпаю, а перед глазами снова ЕГО взгляд холодный, жесткий. Снова болью отдает в сердце, а я как чертов мазохист не перестаю вспоминать наш последний разговор. Вспарываю раны, утопая в этой боли… В родной боли, в единственной, которую хочу принять.

Я не знаю, сколько времени проходит. Когда я в следующий раз открываю глаза – на улице, как и в комнате темно. Только какой—то надоедливый звук не дает мне вернуться в такой уютный, такой теплый сон.

Телефон. Он лежит на столе, там, где я его и оставила. Экран горит ярким светом, а динамики разрываются от звучащего рингтона. Кое—как выбираюсь из кровати и, едва не упав по пути, беру телефон в руки.

Меня бьет в озноб. Волнение накрывает лавиной, моментально лишая меня спокойствия. Я смотрю на имя из четырех букв, и сердце в груди замирает.

– Алло…

– Привет, – раздается хриплый, неузнаваемый голос. Удивленно замираю, пытаюсь понять, с кем говорю.

– Дем, ты?

В трубке смех надтреснутый, совсем нерадостный.

– А ты кого ждала? Варламова?

Чувствую как щеки заливают краской.

– Нет, что ты. Просто поздно так, – поднимаю глаза на электронные часы на тумбочке. Пять утра.

Я уже хочу было спросить, что случилось, но он опережает меня.

– Можешь выйти?

– Сейчас? На улицу? – я судорожно осматриваюсь по сторонам.

Оскар должен был вернуться домой. Не думаю, что у меня получится выскочить незамеченной. Этот мужчина спит чутко, а если застукает – вопросов не оберешься. А лишних проблем мне не хотелось. Тем более, после сегодняшнего разговора с ним.

– Может, утром встретимся?

В трубке на несколько секунд повисает тишина.

– Стукачка, мне п*зд*ц как х*рово… Выйди, посмотреть на тебя хочу..

Сердце замирает от тревоги. Что с ним? Услышать подобное от Огинского очень странно.

– Да, конечно. Сейчас.

Сбрасываю вызов и подскакиваю с кровати. Включив в комнате свет, судорожно осматриваюсь вокруг, в поисках хоть какой—то одежды. Руки ледяные, сердце едва не вылетает из грудной клетки. Я вытаскиваю из шкафа первые попавшиеся джинсы и, накинув олимпийку, осторожно выхожу из комнаты.

В коридоре темно, а в доме стоит полная тишина. Опасаясь быть замеченной, потихоньку крадусь к лестнице. И как только мои ноги касаются пола первого этажа, я пулей вылетаю на улицу.

Выбежав со двора, обвожу взглядом ближайшую обочину. Нигде нет Хонды Огинского. Сокрушаюсь, что не взяла с собой телефон.

Черт, неужели придется возвращаться?

Вдруг слышу за спиной тихий мужской голос. В первые секунды думаю, что мне послышалось. Но, обернувшись, замираю в удивлении. За два дома от моего, у ворот, прямо на асфальте лежит какой—то парень. То ли пьяный, то ли ему просто плохо. Его голова прямо на земле, а напряженный взгляд устремлен на меня.

Он практически неподвижен. Только губы размыкаются, что—то шепчут беззвучно.

Я делаю шаг навстречу. Мне страшно, но я ведь не могу оставить несчастного без внимания. Вдруг, он ранен? И ему нужна помощь? Я должна удостовериться, что он в порядке.

А когда я подхожу к незнакомцу, и, наклонившись, заглядываю в лицо, понимаю, что это Огинский.

– Дема?! – восклицаю испуганно, опускаясь рядом с ним на колени.

Дема переворачивается на спину, а губы парня кривит улыбка.

– Ты ранен? Тебе плохо?

Он кривится, как—то странно смотрит на меня.

– Я один… слышишь, я теперь совсем, бл*ть, один… – хрипло, еле слышно произносит. А потом вдруг всхлипывает, и я вижу слезы, застывшие в его глазах.

Кровь стынет в венах при виде его такого… разбитого, уничтоженного.

– Ты можешь сказать, что случилось? – я осматриваю его на предмет повреждений. Злюсь от того, что он толком ничего не говорит.

Крови нигде нет, и это уже хорошо. Замечаю телефон, лежащий на асфальте рядом с ним. И когда тянусь к нему, желая поднять, вдруг вдыхаю запах Огинского. Меня едва не сбивает с ног от того, насколько сильно от него пахнет алкоголем.

– Мне так плохо—о—о… – стонет, и вдруг замолкает, закрывая глаза.