Теорема сводных

Пытаюсь сдержать слезы, но тщетно. Начинаю реветь прямо на месте. Отчаянно. Громко. Мария-Луиза сильнее сжимает мою руку, но светофор показывает зеленый, и подруге приходится вернуться к управлению машиной.

– Тео и не из такого дерьма выкарабкивался! – пытается приободрить меня подруга, но все ее слова проходят мимо меня.

Мое сердце болит за Тео. За его здоровье. А если что-то серьезное? А если он себе сломал что-то? Боже… Я не вынесу этого!

Оставшуюся часть дороги мы едем молча. Подруга не находит правильных слов, а мне не хочется разговаривать.

Как только Мария-Луиза паркуется, я быстро отстегиваю ремень безопасности и выбегаю из машины.

– Лэа! – окликает меня подруга, но я уже бегу к дверям больницы.

Толкнув их вперед, я вбегаю. Белый свет слепит глаза. Все тут выглядит стерильно. Даже слишком. Подбегаю к стойке информации, за которой стоят две медсестры в розовой форме.

– Hallo! – здороваюсь я, и на меня обращают внимание. – К вам сегодня поступил Теодор Гюнтер, может быть, час назад, – тараторю я по-немецки. – Где он сейчас?

Одна из девушек говорит, чтобы я не волновалась и что она все проверит. Но ее голос какой-то отдаленный. Я сильнее слышу шум в ушах, нежели четкие слова других людей. Пытаясь отдышаться, я оглядываюсь по сторонам. Ко мне уже подбегает Мария-Луиза.

– Ну что?

– Ищут…

– Да, сегодня поступил к нам Теодор Гюнтер. А вы кто ему?

– Я его невеста, – нагло вру я. – Его невеста, да.

Девушка заостряет на мне взгляд холодных карих глаз.

– Он в реанимации, – сообщает она.

Мои ноги подкашиваются.

– Как в реанимации? – спрашиваю я, ощущая, как слезы стекают по моим щекам.

Мария-Луиза мнет мне плечи, чтобы я расслабилась, но я не чувствую никакого расслабления. Только саднящую боль в груди.

– Что с ним?

– У него сильное сотрясение, осколочные ранения на лице и повреждена рука.

Все как в тумане. Я уже не вижу людей. Не слышу их голоса. Звуки приглушаются, словно меня поместили в вакуум. Я слышу, как стучит мое сердце.

Тук-тук. Срываюсь с места налево, практически расталкивая людей.

Тук-тук. Открываю дверь, которая ведет в больничное крыло.

Тук-тук. Бегу по белому коридору к лифту, едва ориентируясь по указателям.

Тук-тук. Едва не переворачиваю тележку с белыми полотенцами, одноразовыми приборами и чем-то еще, которую везет медсестра. Кажется, я что-то машинально ей говорю и бегу дальше. Все движения такие замедленные… словно меня тут нет. Будто я немой зритель…

Тук-тук. Останавливаюсь в конце коридора и смотрю на указатели. Реанимация – четвертый этаж. Оборачиваюсь и вижу, что за мной бегут Мария-Луиза, мама и Вольфганг.

Тук-тук. Срываюсь с места, бегу к пожарной лестнице, толкаю тяжелую дверь и через ступеньку поднимаюсь на четвертый этаж. Становится труднее дышать. Воздуха не хватает в легких…

Добравшись до нужного этажа, я врываюсь в белый коридор и вновь пытаюсь сообразить, куда мне идти дальше. Наверное, было бы разумнее подождать всех и найти зону ожидания, потому что вряд ли нас пустят в палату. Но я не могу… Мне кажется, что каждая секунда сейчас на счету. Бегу просто вперед. Наверняка там, в следующем холле, есть ресепшен.

Добежав до него, я останавливаюсь. Слева, около автомата с кофе, сидит Ганс. Он поднимается при виде меня. Его белая футболка в крови. Руки в крови… Мое сердце пропускает удар.

– Что с Теодором? – спрашиваю я, пытаясь отдышаться.

– Он в реанимации, – спокойно отвечает он.

Я оглядываю вновь Ганса с ног до головы. Он выглядит обеспокоенным. На нем кожаная куртка, узкие джинсы. И окровавленная футболка.

– Что произошло? – подхожу к нему, сложив руки на груди.

Ганс нервно сглатывает.

– Для начала – привет.

– Привет, – на автомате говорю я.

– Я не знаю, что произошло с Теодором. Я нашел его на шоссе. Без сознания, лежащим на мокром асфальте.

Позади слышатся голоса. Мария-Луиза, мама и Вольфганг подбегают ко мне, и отец Тео делает два шага вперед. Хочет пожать руку Гансу, но видит его окровавленные руки. Мария-Луиза вздрагивает.

– Расскажи все, что ты знаешь, – требует Вольфганг. – Пожалуйста…

Ганс переминается с ноги на ногу. Опускает глаза в пол, тяжело выдыхает и, подняв глаза вновь, произносит:

– Я тут ни при чем!

– Мы тебе верим, – по-доброму говорит Вольфганг. – Мы верим. Просто расскажи, что произошло.

– Я ехал домой из пригорода. Ехал, слушая музыку, по шоссе мимо городского кладбища.

Мое сердце в который раз пропускает удар. Чем дольше Ганс говорит, тем сильнее ощущаю дрожь в коленях от страха, который заполняет меня всю.

– Машин совершенно не было, и вдруг слева пролетела какая-то тачка. Белая такая, на полной скорости. Она летела так, будто бы от кого-то удирает.

Ганс вновь тяжело вздыхает.

– Когда подъезжал к съезду на главную дорогу, ведущую в город, я увидел сбитого мотоциклиста. Естественно, я остановил машину и вышел посмотреть.

– То есть Теодора кто-то сбил? – холодно спрашивает Вольфганг.

Мама закрывает рот руками, чтобы, по всей видимости, не издать никакого звука. Мария-Луиза тихо охает, а я уже не вижу Ганса из-за переполняющих глаза слез.