Теорема сводных

– Вначале я выпью за тебя, мама.

Не успеваю закончить фразу, как раздается новый раскат грома. Небо дребезжит над головой, эхо расходится грозными волнами, но меня это не тревожит.

Делаю глоток из бутылки и морщусь. Скулы сводит терпкий вкус пойла. Оно растекается теплой лавой по горлу, щекочет кончик языка и сводит щеки.

– Прости, что я в таком виде к тебе пришел, – развожу руками, будто каюсь, – но ты единственная женщина в моей жизни, которая всегда принимала меня таким, какой я есть.

Ветер немного усиливается, подхватывает капли дождя, который сразу же становится косым. «Как бы мне хотелось, чтобы мама была рядом», – мимолетная мысль тянет леской в груди.

– Мама… – срывается с моих уст, – мне плохо без тебя.

Щиплет глаза. Кислый ком застревает поперек горла.

– Я не знаю, что мне делать… Я… Я запутался…

Дождь продолжает омывать землю, и мне кажется, что он никогда не закончится. Эдакая грустная симфония природы заполняет тихое кладбище своей трелью.

– Я влюбился… – говорю и делаю новый глоток виски. – Представляешь, твой сын влюбился!

С моих уст срывается смешок. Искренний и в то же время с ноткой отчаяния. В симфонии дождя мой голос дрожит.

– Теодор Гюнтер, сын самого серьезного на свете мужчины, влюбился без оглядки…

Перед глазами возникает образ Лии. Такой четкий, яркий, запоминающийся, будто она стоит передо мной.

– Она… красивая, милая и…

Появляется ощущение, что в легкие попала вода. Трудно сделать новый вдох. Словно вакуум блокирует воздух.

– …и напоминает тебя.

Машинально делаю еще один глоток виски. Вкус стал более горьким, словно в него насыпали соль. Много соли. Как в мою никчемную жизнь.

– У вас похожие улыбки, представляешь? – удивляюсь я, чувствуя, как меня немного ведет. – Такие же беззаботные… А, кстати! Она очень добрая, – добавляю я.

Очередной глоток алкоголя. Горечь на кончике языка. Холодные капли дождя омывают лицо. Продолжаю вглядываться в гранит во тьме. Света тут мало, один фонарь совершенно не справляется со своими обязанностями. Мне становится грустно и одиноко. Весь смысл моего бытия растворяется в весеннем дожде. Как мороженое, тающее на раскаленном асфальте.

– Не знаю, как мне быть… – говорю я в пустоту в надежде, что меня кто-то услышит. – Я запутался в жизни, запутался в себе… Почему ты не говорила, что отец хочет жениться на другой?

Одинокая горькая слеза стекает по моей щеке. Когда я в последний раз плакал? Лет десять назад или больше? Когда в последний раз проявлял самую обычную детскую слабость?

– Почему ты так просто его отпустила?

За первой слезой стекает вторая. Глаза наполняются хрусталем, и я делаю два больших глотка. Ловлю «вертолет» и ощущаю, как ноги становятся ватными.

– Ему плевать на меня, – говорю я и начинаю плакать по-настоящему.

Здесь никто не увидит мою слабость, кроме мамы. Поэтому я не сдерживаюсь.

– Ему было плевать и на тебя! – выкрикиваю я, брызжа слюной.

Шумно выдыхаю, издавая протяжное «а-а-а!». Боль тянущей леской саднит в груди. Падаю на колени в мокрую рыхлую землю. Дождь вновь начинает усиливаться, барабаня каплями по моей куртке. Я уже полностью вымок.

– Он не любил тебя, мама! – хныча, кричу я ей. – Не любил!

Кричу так громко, что скоро сорву голос. Боль рвется обезумевшей птицей в груди, ударяясь о ребра. Вздымаю голову вверх, собирая все капли дождя лицом. Кричу до тех пор, пока не ощущаю, как саднит в горле.

Боль. Одиночество. Ненужность.

– Тео?

Голос отца разрывает музыку дождя. Капли барабанят по его зонту. Я не оборачиваюсь, лишь опираюсь о землю руками. Шумно дышу. Легок на помине!

– Зачем ты пришел сюда?

– Это единственное место, куда ты мог прийти после ссоры, – тихо отвечает отец.

– Я такой предсказуемый?

– Просто я твой отец, Тео. И знаю тебя лучше, чем себя.

– Ну-ну, – отзываюсь и делаю глоток из бутылки.

– Послушай…

Отец подступает ко мне ближе, но я не хочу оборачиваться. Злость – вот что я испытываю к нему. Но я не могу ругаться с ним в присутствии мамы, пускай и формально. Она все видит.

– Я был не прав.

– Ты думаешь, еще не поздно извиниться?

– Да, – твердо говорит отец. – Я думаю, что никогда не поздно.

Чувство ненужности сильнее пускает свои корни. Мне чудится, что они заполняют каждую клеточку. Беспощадные слезы продолжают литься из глаз.

– Я всегда любил твою маму, – тихо говорит отец, делая шаг вперед. – И был безмерно рад, когда узнал, что она беременна тобой.

– Ложь, – отвечаю я.

Но отцу все равно. Он продолжает дальше говорить.

– Здесь нет никого, кроме тебя и меня. У меня нет цели переубедить тебя в твоем сформировавшемся мнении. Я просто хочу рассказать тебе правду.

Я молчу. Позволяю бате вешать лапшу мне на уши.

– Хоть я и воспитан так, жалок на эмоции… это не отменяет того, что происходит внутри меня.

– Конечно… – выдыхаю я тяжело.

– Мы с мамой любили тебя. Очень сильно. И я сейчас люблю тебя… Но Нина…

Отец шумно выдыхает через нос.

– Послеродовая депрессия привела к пороку сердца. Ты же знаешь, что у мамы было слабое сердце?

Знал. Знаю. И буду помнить. Но ничего не отвечаю отцу.