Теодор и Бланш

— Вы так хотите заставить меня сожалеть о моем поступке?.. — Теодор поднял брови. — Боже, Марш, так я сожалею! Если б вы знали, как сожалею!.. Но разве сожалениями что-то исправишь?..

— Это сожаления не вашей совести, а вашего себялюбия, — бросила она.

Он вдруг усмехнулся и впервые поднял на нее глаза, полные иронии.

— Откуда вам знать, Марш? — тихо спросил он. — Откуда вам знать?.. Я сам порой не понимаю себя. Во мне словно живут два разных человека, которые люто ненавидят друг друга. Да, сейчас, в двадцать лет, после всего, что со мной случилось, я не повторил бы никогда своего поступка.

Маршбанкс скользнула по нему саркастическим взглядом.

— Вы бы и не смогли. Посмотрите на себя. Любая женщина шарахнется от вас!

Теодор опустил голову.

— Я знаю, — почти беззвучно ответил он. — Так стоит ли говорить о вещах, по сути невозможных? Стоит ли мне стыдиться поступков мальчика, которым я был, но которого уже нет? Я сегодняшний ведь уже не совершил бы их…

— Вы как-то странно разделяете свою личность.

— Конечно. С тем Тедом у меня только общая память… и боль. Даже внешне мы не похожи!

— Вы ошибаетесь, Теодор. Между вами очень много общего. Например, вы и он чрезвычайно много думаете о внешности. Только прежний Тед себя обожал из-за нее, а нынешний ненавидит. Прежний считал, что, раз он красив, то достоин всего самого лучшего. Нынешний считает, что, раз он уродлив, то не достоин ничего сколь-нибудь хорошего. Вы были и остались максималистом, Теодор. И по-прежнему оцениваете все, исходя из внешнего вида. Доброго дня, милорд.

С этими словами девушка кивнула, поднимаясь из-за стола, и вышла из зала.

Герцог молча смотрел ей вслед, гадая, когда же наконец ей надоест мучить его и не скажется ли этот утренний разговор на предстоящей ночи. Последнее беспокоило его более всего. Эта мысль не оставляла де Валитана весь день, мешая чем-либо заниматься. Книги валились из рук, рапиру он не мог твердо держать, и, чем ближе подходил вечер, тем сильнее становился его страх, постепенно перераставший в панику. Тед научился контролировать его, сохраняя внешнее спокойствие, но на самом деле сходил с ума от отчаяния.

Он никогда не был трусом, встречая реальную опасность. За его плечами были десятки, если не сотни выигранных дуэлей и просто безумных в своей дерзости выходок. Но, сталкиваясь с ледяным и безжалостным могуществом Маршбанкс, он ничего не мог ему противопоставить — и именно осознание собственного бессилия и рождало этот темный, холодный ужас в его душе.

Ничего нет ужаснее понимания, что ты чья-то игрушка.

К обеду Марш не явилась, и тогда Теодор сделал то единственное, что ему еще оставалось: он пошел на чердак и лег спать.

Он знал, что ночью заснуть ему вряд ли удастся…

Бланш, напротив, не могла думать ни о чем, кроме предстоящего ужина, так ей было любопытно. Возможно, в глубине души ей хотелось позлорадствовать, взглянув на человека, прежде так кичившегося своей красотой и внезапно всю ее потерявшего. Тем более что когда-то этот человек выгнал всю их семью, да и вообще был негодяем. Она пропускала мимо ушей все наставления Маргерит — конечно, вежливо кивая им в такт с умным лицом.

И вот время ужина наступило! Половина одиннадцатого.

Маргерит нарядила Бланш в скромное платье горничной, повязала ей белый передник, водрузила на голову огромную наколку, совершенно не шедшую девушке, и, вручив серебряный поднос с фарфоровым сервизом, довела до дверей столовой, где и покинула новоиспеченную прислугу, крайне волнуясь за нее.

Бланш постучала.

— Войдите, — раздался холодный женский голос.

Девушка зажмурилась на секунду. Внезапно перед ее глазами ярко встал образ Теодора, прекрасного лорда — такого, каким она увидела его впервые ясным солнечным утром в его кабинете.

Бланш толкнула дверь — и вошла.

Она оказалась в полутемном помещении, мрак в котором рассеивался лишь робким трепетом свечей в двух тяжелых серебряных канделябрах, стоявших на белой скатерти, на длинном дубовом столе.

Тревожные тени метались по всей комнате.

Люди, сидевшие за этим столом напротив друг друга, являли собой разительный контраст: ослепительная, изысканно одетая женщина с безжалостными глазами, и…

Бланш вздрогнула, увидев Теодора.

Поднос качнулся в ее руках, посуда зазвенела.

Герцог приподнял голову, бросив мрачный насмешливый взгляд, и его губы дрогнули в горькой усмешке. Но Бланш уже справилась с собой. Она уняла дрожь и принялась расставлять приборы. Затем отошла в сторону.

Трапеза началась.

Гробовая тишина висела над этим странным ужином, нарушаемая лишь стуком столовых приборов да слабым потрескиванием свечных фитилей. Гнетущее напряжение висело в воздухе, наконец передавшееся и Бланш. Ей отчего-то стало страшно. Она видела нехорошее мерцание глаз Маршбанкс — и видела, как нервничает герцог.