Tempus

Мэтью пожевал кончик трубки, выпустил в воздух кольцо дыма и решил немного подремать. Эти балы порой длились четыре-пять часов, плюс ужин и время на разговорчики. Он пожалел, что не захватил с собой какую-нибудь книгу – так он мог бы погрузиться в историю и провести время с пользой, совершенствуя свой английский. Особенно ему полюбились произведения Диккенса, которые как раз находились на пике популярности и как нельзя лучше описывали его жизнь в Ист-Энде.

Прошло часа полтора, когда он услышал шорох недалеко от себя и мигом проснулся. Кто-то, хихикая и держа подол платья, пробежал мимо него. Ага, значит, влюбленные парочки начали сбегать от бдительных мамаш, заигравшихся в карты в комнате отдыха. Пора и ему уходить отсюда, пока его никто не заметил – обеим сторонам будет неловко, а Мэтью был всецело на стороне парочек в этой неравной битве с пуританскими нравами.

Он поднялся с земли, отряхнул одежду, засунул трубку в карман и отправился самыми темными дорожками обратно к главному входу. Неожиданно он замер, не веря своим глазам. На балконе, задумчиво крутя в руках бокал, стояла миссис Спелл. Она оглянулась на освещенную танцевальную залу, кому-то кивнула и снова отвернулась, без всякого выражения глядя в темный сад.

Мэтью подкрался, вставая под самым балконом и поднимая голову – тот был невысоким, как раз там, где была его макушка, заканчивался ряд колонн и стоял одинокий бокал, поставленный миссис Спелл.

– Миссис Спелл, – тихо позвал он, стараясь не напугать женщину. Но та ожидаемо вздрогнула и посмотрела вниз, разглядев в темноте юношу. Он приподнял шляпу, приветствуя вдову.

– А, ты… кучер? – на ее лице мелькнуло узнавание. – Что ты здесь делаешь? – спросила вдова, забирая бокал с перекладины и глядя на него сверху вниз. С этого ракурса он наконец-то мог видеть все ее лицо целиком, до того скрытое вуалью. У нее оказались потрясающие глаза – светло-голубые, словно лед, такого прозрачного цвета, что казались слепыми. Эти глаза, кончик которых изгибался наверх, как и бровей, придавали ей вид лисицы и совершенно не подходили остальному лицу – полные губы темного-вишневого цвета, которые так часто изгибались в усмешке, небольшой нос и острый подбородок словно достались лицу от какой-то европейской красавицы. А глаза – глаза от лисы, хитрой и насмешливой. И сейчас они еще сильнее сузились, глядя на него.

– Ходил тут, бродил, – сказал он заранее заготовленный ответ. – Я уже собирался уходить, прошу вас, не сообщайте прислуге, – он лучезарно и очень фальшиво улыбнулся, умело выставляя напоказ миловидность своего лица. Его взгляд переметнулся с лица вдовы на брошь, и он невольно замер, вопреки своим словам. Возможно, судьба сама подбрасывает ему шанс?

– Я не скажу, – кивнула та и отвернулась, потеряв к нему интерес.

– Миссис Спелл… – осторожно начал Мэтью, и она снова уставилась на него, – разрешите задать вам один вопрос? – неизвестно отчего, но ему стало не по себе под этим взглядом.

– Вопрос? – спросила дама, вертя в руках бокал на тонкой ножке. Ее лицо казалось совершенно равнодушным, но губы изогнулись в букву «о».

– Откуда у вас эта брошь? – спросил он, неотрывно глядя в лисьи глаза. – И, если она не представляет для вас большой ценности, не сочтете ли вы за большую грубость, если я спрошу, могу ли я ее выкупить?

– Представляет, – ее ледяной тон словно окатил его холодной водой. – Это семейная реликвия, подарок покойного мужа. Я не в силах с ней расстаться.

– Понятно, я еще раз приношу свои извинения за эту вольность, – Мэтью отвесил поклон, поджимая губы.

– Ничего, вы же не знали, – великодушно махнула Спелл.

– А вы не знаете, откуда она у вашего мужа? – снова спросил молодой человек, придавая своему лицу самое доброжелательное выражение, на которое он был способен.

– Не знаю, – после некоторой паузы ответила она. Она глядела на него свысока, и в ее взгляде читалось отчетливое чувство превосходства, кончики ее губ приподнялись вверх в насмешке. Это заставило подняться небывалой волне гнева в душе Мэтью. Он снова поклонился, сдерживая себя из последних сил, и пошел прочь, сжимая кулаки от ярости, клокотавшей в нем. Откуда столько надменности?! Хитрая лисица! Совершенно точно, что она попросту не захотела ему говорить ничего, поскольку он ничего для нее не значит. И, конечно, ее можно понять, но то, чего Мэтью не выносил больше всего, так это подобного высокомерия. Он замер, вновь оказываясь перед окном, за которым веселились сливки английского общества. Значит, другого выхода у него не было – брошь оставалось только украсть.

Глава 6. Вот она – наших душ глубина

Больше всего в своей жизни я жалею о трех вещах: о том, что не слушал советы, не сдержал данное обещание и о своей неудачной попытке изменить чужую судьбу.