Темп

Час спустя Арам выходил из ванной, посвежевший и одетый во все чистое. У него было назначено свидание с Орландо, с доктором Орландо Орландини. Обычный осмотр. Очевидно, тот объяснит ему, какое недомогание было у него в нью-йоркском аэропорту, и ограничится тем, что пропишет лечение, не нарушающее его привычек. Ничего другого Арам и не ждал от врача-приятеля. Большого специалиста, между прочим. Он мог бы принять меры на месте, в самом Нью-Йорке, но немного не доверял тамошней талмудистской, плутократической медицине с ее обезличенным подходом к пациенту и не стремился попасть в руки к этим евреям, даже если его и убеждали, что они — самые лучшие. Отсюда его крюк в Монтрё. Как он себе представлял заранее, консультация Орландо будет заключаться в том, что они поговорят о чем-нибудь другом. Кроме того, он уже очень давно не заглядывал в этот уголок Европы в пору цветения нарциссов. В конечном счете, ведь даже если он не родился здесь — как знать? — то по крайней мере тут формировалось его познание, начиная с набора первых ощущений, коих благотворные откровения его память сохранила до настоящего дня. Здесь — одно из тех мест, где ему не нужно спрашивать себя, какие узы его привязывают к этим местам и к этим людям, хотя он хотел быть и объявлял себя человеком ниоткуда, что, естественно, относится к области фантазий.

Итак, он должен был встретиться с Орландо ближе к вечеру, часов в пять, и, вероятно, тот, если у него не будет других обязательств, согласится с ним поужинать. Прямо здесь, в «Ласнере», или же в другом, менее скучном месте, где не надо быть непременно в галстуке. В каком-нибудь частном клубе, похожем на тропическую хижину или аквариум. Этот милейший старина Орландо всегда с удовольствием посещал такие места, хотя близость «третьего» возраста… Впрочем, нет, смешно думать, чтобы он вдруг изменился. Такое великолепное имя носят не для того, чтобы утыкаться головой в подушку в десять часов, напившись перед тем вербены. Его имя, его репутация, его профиль как с медали — все это осталось при нем. Предупреждение, вероятно, прозвучит позже. Либо никогда.

Арам отметил, что у него осталось только две сигареты. Не слишком ли много он курит? Америке его в этом убедить не удалось, несмотря на затеянную против табака «охоту на ведьм». Это будет одна из тех вещей, которые Орландо запретит ему в первую очередь: чтобы сделать вид, что принимает его случай всерьез. Но он. Арам, твердо решил поступать в этом вопросе по-своему. И все же он повременит спускаться, чтобы попросить в баре блок «Мальборо». Ему всегда было тошно звонить людям и делать ставку на их безумное желание оказаться полезными. Он не любил также становиться центром внимания: превращаться в увешанного гирляндами будду, которому изголодавшиеся считают своим долгом подавать каждый день горячие блюда. Все эти поклонения слишком живо напоминали ему определенный отрезок его жизни, причем весьма удручающий. В частности, такие моменты, когда в присутствии зачарованной публики, в тяжелой тишине, вдруг нарушаемой каким-нибудь нелепым инцидентом — то взорвется осветительный прибор, то станет кому-то плохо из сидящих в зале, — он чувствовал, что превращается в некое подобие того знаменитого, увенчанного тюрбаном автомата, который играл показательные партии перед русской императрицей Екатериной, ошеломленной, но готовой для очистки совести приказать своим казакам сломать машину, оказавшуюся, кстати, довольно наивной мистификацией.

Все это заставляло его спрашивать себя, что же побуждало дирекцию принимать его так, как если бы он был самим Тобиасом, воскреснувшим Тобиасом. Очевидно, унаследованные им от последнего акции все еще продолжали оказывать на них свое действие. Если только его престиж в фирме не покоился на том, кем он был в прошлом. Лет двадцать тому назад. Он немного завышал цифру. И тем не менее это относилось уже к давней истории. Тогда почему проявлять к нему такое уважение? Он ведь его отнюдь не требовал. Он явно предпочел бы, чтобы на те два-три дня, которые он должен провести здесь, о нем забыли.