— И я буду жить, только не в этом мире…
— Нет! Ты должна жить здесь… Между живыми людьми… Бог ждет от тебя помощи… а не эгоизма… Лена!! Мир гадок, но должно работать… чтобы он исправился… Должно трудиться…
— И я буду трудиться и надеюсь, что мои труды будут полезны миру… Господь поможет мне. — И она перекрестилась…
— Лена! Лена!.. Мне страшно подумать, что я… я тебя довел до этого… Что мои безумные увлечения оттолкнули, отравили твою глубокую, чистую привязанность ко мне и к этой жизни… Лена!.. Родная, дорогая моя… Прости мне… Прости мне… милосердая сестра моя!!
Я склонился к ее ногам, я обхватил эти ноги и зарыдал истерически.
Все волнение, весь устаток длинного пути, вся боль души разразились этими слезами.
XCIX
— Володя! — вскричала она, отстраняя меня. — Володя! Господи!.. Встань, я тебя прошу… Я тебя давно простила… Давно…
Силы оставляли меня… Я чувствовал, как пол качался под моей головой и как тяжелый туман заволакивал эту голову…
Я очнулся от холодной воды, которой она смачивала мне лоб и виски… Я поднялся шатаясь с пола и сел на стул.
— Выпей воды, Володя… успокойся…
— Лена! — сказал я, выпив воды, дрожащим, прерывающимся голосом… — Я прямо из Севастополя… летел сюда сломя голову… Чтобы только застать тебя… не принадлежащею монастырю… Лена! Всю дорогу я мечтал, обдумывал, как мы будем вместе… общими силами, рука в руку, бороться против страшного, «темного дела», которое тяготеет над несчастной Россией, над целым миром… Лена! Оглянись кругом, посмотри на нашу жизнь. Что это?! Это какой-то ад кромешный… Кругом нас рабы, которых мы давим… Припомни, Лена… как ты, первая ты, разбудила во мне это человечное чувство отвращения от крепостного права… Это было там, давно, на Кавказе, в крепости…
— Да! Я это смутно вспоминаю, — сказала она и кивнула головой.
— Лена! Посмотри, где нет мзды, взятки в земле русской… и много ли в ней творится чего не во имя взятки?.. Все заражено… Ты это сама испытала, сама решила… помнишь, по делу убийства моей бедной мамы…
Она слушала меня внимательно, с нервным напряжением и перебирая четки, которые были навернуты на ее правой руке…
— Лена! Но что же взятка?! Взятка ничто перед тем постоянным захватом, которым мы все живем, захватом в пользу нас и семей наших… Мы все алчные, ненасытные себялюбцы… Нам дела нет до других, только бы нам, нам было хорошо, комфортно…
Она что-то хотела сказать, возразить, но удержалась, и я снова продолжал:
— Мы живем впотьмах, Лена! Дорогая моя, мы живем и не знаем, как живем… Мы, русские, не знаем нашего хозяйства… Сколько у нас всего… Как велико наше богатство и как велика наша бедность… все это для нас «темное дело»… Мы только спим, пьянствуем, играем в карты, развратничаем и жадно ищем всяких, не умственных, а свинских наслаждений… Лена! Страшна эта жизнь!!
В ее глазах, до сих пор безучастных, сверкнул огонек, она встрепенулась и схватила мена за руку…
— Правда! Правда! Володя!.. Эта жизнь страшна!.. Невыносима!.. Но что же?..
— Постой, дорогая моя!.. Среди этой гнусной, беззаботной жизни… мы воспитали, вскормили одно племя, для которого корысть и хищение — родная стихия… Это племя иуды… которое некогда, за 18 веков, убило «Любовь человеческую»… Оно сильно рассчетом, Лена… Оно страшно своим бесчеловечным стяжаньем… Оно знает, как оно живет, потому что оно живет не на авось, не на фу-фу… а по цифрам… Припомни, родная моя, что я тебе рассказывал о жидовском балагане в Б…
Она опять кивнула головой.
С
— И вот, Лена, я мечтал и мечтаю теперь идти вместе с тобой против этой страшной волны «темного дела», которая готова залить, поглотить нас…
Она грустно покачала головой и прошептала:
— Это мечта… Это невозможно!
— Возможно, дорогая моя, только бы были у нас силы.
— Таких сил нет, Володя!.. Это сверх человеческих сил…
— Терпением, трудом… упорным, с любовью… мы положим начало, наши внуки, правнуки докончат… Мы начнем с малого, Лена… Мы составим маленький, крохотный кружок… лиц единомыслящих, сочувствующих и будем сеять доброе семя… проповедовать, убеждать…
Она засмеялась громким смехом, и в этом смехе слышались слезы.
— Ах! Володя, — всплеснула она руками. — Ты до сих пор мечтатель, энтузиаст и, верно, таким останешься…
— Это не фантазия, Лена… Другого средства, другого спасения нет…
— Нет спасения! Да! — вдруг строго произнесла она. — Это правда!.. Это страшная правда!.. Нет спасения!.. Земное должно совершиться… Страшное «темное дело», как ты его называешь, погубит все… Останутся только немногие, избранные… и все погибнет в огне очищения…
В ее глазах сверкнул дикий огонек. Она протянула с убеждением руку вперед. В ее словах звучало оно — это убеждение… В них было что-то пророческое…
— Лена! — вскричал я. — Неужели он, твой Бог, Бог мира, любви… допустит это…
Она молча многозначительно кивнула головой… Я в ужасе вскочил…