Темный путь. Том второй

 Рабом родится человек,
 Рабом в могилу ляжет,
 И смерть ему едва ли скажет,
 Зачем он шел долиной скорбной слез.
 Страдал, рыдал, терпел, исчез.

— Суета сует и всяческая суета! Как говорил покойный царь Соломон… Давно всему миру известно, — проговорил Тоцкий.

— К этому еще должно добавить, — сказал Гутовский, — строчку из Лермонтова:

 И жизнь, как посмотришь,
 с холодным вниманием вокруг:
 такая пустая и глупая шутка!..

— Да всего Байрона, пожалуй, сюда же приложить, — подхватил Гигинов. — «Тьму», например, знаете?

 Погасло солнце светлое и льдистая земля
 Носилась слепо в воздухе безлунном,
 Час утра приходил и проходил
 Но дня не приводил он за собою…

— Connu! — перервал его Тоцкий.

— Господа! Господа! — вскричал умоляющим тоном Простоквасов. — Оставьте вы философию! Философия до добра не доведет.

— Да это не философия, Александр Степаныч, а литература, поэзия!..

— Ну все равно — один черт!

— «Ученость вот беда!» — закричал Свалкин и захохотал.

— Господа! — вскричала княжна, — позвольте и мне свою лепту приложить к поэтическим воспоминаниям… Только я боюсь, что не все здесь знают французский язык.

— Ничего, я переведу, — сказал Тоцкий.

— Вот! — сказала она. — Наиболее и лучше подходящее место. — И она выпрямилась, тихо подняла руку и начала серьезно и просто, каким-то сосредоточенным глухим голосом:

 Lorsque du Créateur la parole féconde
 En une heure fatale eut enfanté le monde
        Des germes du Chaos;
 De son oeuvre imparfait il détourna sa face
 Et d'un pied dédaigneux le lançant dans l'espace
        Rentra dans son répos.
 Vas! dit-il. Je te livre à ta propre misère
 Trop indigne à mes yeux de l'amour ou du colère.
        Tu n'es rien devant moi!..
 Roule au gré du hasard dans les déserts du vide.
 Qu'à jamais au loin de moi le destin soit ton guide
        Et le malheur ton roi…
 Il dit. Comme un vautour, qui plonge sur sa proie.
 Le malheur à ces mots pousse en signe de joie
        Un long gémissement.
 Et pressant l'Univers dan sa serre cruelle
 Embrasse pour jamais de sa rage éternelle
        Eternel aliment!..
 Le mal dès lors regna dans son immence empire
 Dès lors tout ce qui pense et tout ce qui respire
        Commenca de souffrir.
 Le ciel et la terre, l'âme et la matière
 Tout gémit et la voix de la nature entière
        Ne fut qu'un long soupir!..

По мере того как она читала, голос ее становился торжественнее и глуше. Граф Тоцкий вслед за ней переводил эту пессимистическую, мрачную и всем известную оду Ламартина[18].

Мне кажется, что до сих пор, после многих лет жизни, я помню ту грустную, отчаянную ноту, с которой она произнесла это страшное Tout gémit!..

Помню, я тогда в душе подумал, смотря на ее мрачное лицо: она глубоко несчастна!

LV

— А у нас не так! — вскричал Простоквасов и встал во весь рост. — У нас говорят вот как. — И он начал с жаром декламировать:

 О Ты, пространством бесконечный
 Живый в движеньях вещества.
 Теченьем времени Предвечный
 Без лиц, в трех лицах Божества.

При слове «без лиц» он вдруг закрыл свое лицо обеими руками и затем тотчас же открыл его и повернул обе ладони к нам, и не отнимая их от головы, проговорил: «в трех лицах божества». Этот маневр должен был изобразить «три лица».

Княжна взглянула на него и громко захохотала, а за ней захохотала и вся компания.

— Да! Смейтесь, смейтесь, — ворчал Простоквасов, снова усаживаясь. — А наш Державин куда далеко выше вашего безбожного Ламартина. Смеяться над всем можно, да не должно.

— Да почему же он безбожный? — допросил Гутовский. Но Простоквасов продолжал свое: