Темный мир

Задумывался я и о том, смогу ли в конце концов разобраться, кто я таков на самом деле. Ганелон был мне неприятен, к подобным ему я никогда не питал доверия. И в то же время я должен быть во всеоружии: знать больше того, что предполагают о моих знаниях обитатели замка, — в противном случае меня ждет скорый и бесславный конец. И какая разница, с чьим сознанием я отправлюсь в потусторонний мир: лорда Ганелона или Эдварда Бонда. Предостеречь меня некому: Медея уклонилась от ответа, точно также поступит и Эдейри; Матолч может наговорить мне много, но будет лгать при этом.

Будь на то моя воля, я не стал бы участвовать в шабаше, который — я знал об этом — будет Шабашем Ллура. О, эта ужасная связь между нами! И жертвы, ему предназначенные!

Могу ли я быть уверенным, что не окажусь в числе этих жертв, что меня не бросят на алтарь перед… перед Золотым Окном?

На краткие мгновения Ганелон завладел моим сознанием, пытаясь связать обрывки воспоминаний, слишком быстро мелькавших в моем мозгу, чтобы их можно было выстроить в логический ряд. В итоге во мне осталось только ощущение страха — страха, отвращения и безысходной, безнадежной тяги.

Но могу ли я отказаться принять участие в шабаше?!

Отказываясь, я как бы заявлю во всеуслышанье, что знаю гораздо больше, чем это положено Эдварду Бонду, об опасностях, подстерегающих Ганелона. Единственным моим оружием против них остается слабое знание, которое мне удалось воскресить в своей памяти, но и его я должен оберегать как зеницу ока. Я последую за ними. Я должен идти даже в том случае, если меня ждет алтарь.

Но что представляют собою остальные обитатели Темного Мира, облюбовавшие густые леса?! Они были вне закона, и воины Совета охотились за ними, как за дикими зверями. Плен влек за собою рабство — я хорошо помнил ужас во взгляде этих живых мертвецов, являвшихся слугами Медеи. Оставаясь Эдвардом Бондом, я думал о них с искренним сочувствием, готов был принять участие в любой акции, способной освободить их от власти Совета. Подлинный Эдвард Бонд провел рядом с ними в лесной чащобе полтора года, влившись в ряды повстанцев, стал среди них заметной фигурой. Я догадывался, как мается он сейчас на Земле, не по собственной воле расставшийся с друзьями и не завершивший всех планов по их освобождению от пут, наложенных с помощью черной магии.

Не исключено, что мне придется отправиться на поиски лесных жителей. Быть может среди них я буду чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока моя память не вернется ко мне полностью. Но когда она вернется… Тогда обуянный яростью Ганелон окажется в самой гуще своих врагов, содрогаемый от унижения и приступов бешенства. Могу ли я допустить, чтобы жители леса подверглись опасности, которую воплотит в себе лорд Ганелон, когда его память завладеет моим сознанием?! И в то же время, должен ли я подвергнуть себя такой опасности — их священной мести, непредотвратимой и скорой, поскольку их великое множество, а я один?!

Я не желал принимать участие в шабаше, но посмею ли я сказать об этом вслух? Я нигде не могу чувствовать себя в безопасности, поскольку Ганелон мог вытеснить Эдварда Бонда в любую минуту. А опасности будут подстерегать меня и в замке, и за его пределами. Я должен остерегаться и лесных жителей, и каждого из членов Совета.

Она могла исходить от бесшабашного, коварного Матолча.

От Гэста Райми, кем бы он не был. От Эдейри, или от рыжей ведьмы.

«Но скорее всего от Медеи, — подумал я. — От Медеи, которую некогда любил!»

Ближе к вечеру две девушки-рабыни принесли мне пищу и новую одежду. Я торопливо поел, переоделся в простые полотняные брюки и тунику, накинул на плечи короткий голубой плащ. Я вертел в руках маску из плотной золотистой парчи, когда одна из девушек заговорила.

— Мы проводим тебя, лорд, когда ты будешь готов.

— Я уже готов, — откликнулся я, и девушки тут же направились к выходу из комнаты. Я последовал за ними, все еще крутя в руках маску, пытаясь догадаться, какую роль ей предстояло сыграть в ближайшее время. Миновав два коридора, мы очутились в покоях Медеи. Бледно-молочный, непонятно откуда проникающий свет освещал огромную залу. В своем туго обтягивающем стан алом платье Медея была ослепительно прекрасна. На ее мраморные плечи был накинут пурпурный плащ, на мои — голубой.

Повинуясь повелительному жесту госпожи, рабыни скрылись за портьерой. Медея улыбнулась мне вымученной улыбкой; она была взволнована, если судить по ее надкушенным губам и учащенному дыханию. Казалось, она ждет неприятных известий.

— Ты готов, Ганелон?

— Не знаю, — ответил я. — Все зависит от того, что ты имеешь в виду. Ты же знаешь, я ничего не помню.

— Мы надеемся, что твоя память вернется нынешней ночью, по крайней мере, значительная часть ее. Но ты не должен принимать участие в ритуале, по крайней мере до тех пор, пока не будет принесена жертва. Будет лучше для всех, если ты останешься обычным наблюдателем. Ты забыл требования ритуала, так предоставь мне и остальным членам Совета вершить его без твоего участия.

— С кем, с Матолчем?