Темный инстинкт

— Когда в нашей драгоценной столице на Фрунзенской набережной взяли заложников в обменном пункте, то наши не придумали ничего лучшего для их освобождения, как подогнать к дому бронетранспортер и проломить стену. — Сидоров говорил как автомат. — И это потом называлось у них образцовой операцией. Тут таких образцовостей не выйдет — этаж подкачал. Если только броневертолет не подгонят.

— Вы что, смеетесь, что ли? — Шипов скривился.

— Я? Посмотри на меня, мальчишка, ну? Я смеюсь?! Я?!

— Тихо, тихо, — Кравченко плечом оттер Шилова от разъяренного опера. — Нам еще между собой гавкать не хватало. А действительно, Шура, что делать-то, а? Что, по-твоему, при таком раскладе надо делать?

Но Сидоров молчал. Кусал губы.

— Ну хорошо, стрелять в него нельзя — больной. Хотя.., говорит он связно, не бредит же! — продолжал Кравченко. — «Черемуху» — нельзя: заложники скукожатся, дверь ломать — тут либо автоген нужен, либо шашка тротиловая. На окнах — решетки, даже если к грузовику прицепить — все равно не сдернешь, высоко да тут во дворе и грузовику-то не развернуться. И что же…

— Вызывайте врачей, что ли! — Палилов скатывался по лестнице, бросая на ходу вялые распоряжения. — Будем уговаривать пока что, а там… — Он поймал взгляд Сидорова, поперхнулся и быстро засеменил вниз.

И вот час за часом потянулась «стадия разговоров».

У двери, за которой скрывался ненормальный и его жертвы, перебывала уйма народа: регент, почти все соседи (так сказать — люди из народа, авось псих на простоту клюнет), сотрудники милиции (каждый воображал, что именно ему посчастливится «найти ключ» — однако «ключа» не нашлось, потому что преступник не выдвигал никаких требований), глава городской администрации, пообещавший Пустовалову «лично проследить, чтобы с ним в случае его добровольной сдачи обошлись гуманно». Привезли местного батюшку — молоденького, полупрозрачного (то ли от голода, то ли от поста), похожего на одного из тех библейских отроков, что спаслись из «пещи огненной». Этот проникновенно и шепеляво увещевал не столько Пустовалова, сколько всех остальных: «Надо оставаться людьми, не терять облик человеческий… Надо терпеть… Надо возлюбить…»

— Да он вас не понимает, батюшка! — не выдержав, разозлился начальник ОВД. — Вы ж не проповедь в храме читаете! Нам надо уговорить преступника сдаться закону!

Священника сменил заведующий городской больницей, затем слово снова взял глава администрации, потом прокурор, затем за дело взялся сам начальник ОВД:

— Отпусти ребенка, Пустовалов! Слышишь меня? Обещаю, с тобой обойдутся строго в рамках закона. У тебя будет лучший адвокат. Ты понимаешь, что такое адвокат?

Ведь не дурак же ты? Ну? Выходи, не бойся. Ты же умный, ты все понимаешь!

А за дверью грохотала мебель, трещали сломанные стулья, хлопала об пол посуда. Выла, точно раненая волчица, старуха, и надрывался голодный напуганный ребенок.

И так час за часом.

Обстановка накалялась.

— Ну почему они ничего не предпринимают? Они не могут ничего? — все допытывался Шипов-младший, примостившийся на полу чердачной площадки и наблюдавший за происходящим через решетку перил. — Сколько мы будем вот так сидеть?

— Тебя тут, кажется, никто не держит. — Кравченко смотрел в грязное чердачное окно: внизу во дворе собралась уже огромная толпа: прохожие, жильцы, зеваки. Слышались возгласы: «Безобразие! Если милиция ничего не может — мы сами его возьмем! Пустите, мы с ним сами разберемся! Пусть отпустит мальчика!»

Камуфляжники из оцепления еле-еле сдерживали рассерженных людей.

— Немедленно успокойте толпу! — приказал Палилову начальник ОВД. — Нам только массовых беспорядков не хватало.

Но куда там успокоить! Градус гнева толпы поднимался точно тесто на дрожжах. И неизвестно, на кого бы в конце концов этот гнев выплеснулся, как вдруг…

Кравченко увидел, как к подъезду, расталкивая зевак, протискивается сотрудник милиции в форме, а следом за ним докторша из лесной школы — Наталья Алексеевна.

Заметил ее и Сидоров. Заметил и изменился в лице.

Она поднялась на пятый этаж быстро, запыхалась, но внешне выглядела спокойной и собранной. Очки-хамелеоны строго поблескивали. Сидоров ринулся к ней, как коршун к цыпленку.

— Наташка, ты зачем здесь?!

— Мне прокурор позвонил. Вы задержали его, да? Он в квартире с заложниками?

— Я спрашиваю: ты зачем здесь?!

— Меня попросили попытаться поговорить с ним.

— Нечего тебе с этой мразью разговаривать! Уходи отсюда, ну!

— Саша, как ты себя ведешь, опомнись, — Наталья Алексеевна заглянула в глаза оперу. — Ты.., мы с тобой позже об этом поговорим. Успокойся, ну не переживай ты так. А сейчас…

— Наталья Алексеевна, идите сюда. — На площадке появились прокурор и начальник ОВД. Но Сидоров, не обращая на них внимания, схватил ее за руку и резко дернул к себе.

— Я знаю, как ты с ним разговаривать намереваешься.

Как в тот раз, что ли? Хватит с меня твоих экспериментов. Не позволю! Не твое это дело. Я сам…

— Соизмеряй, пожалуйста, свою силу, — тихо попросила Наталья Алексеевна. — Мне больно, пусти. Ты сломаешь меня.

Сидоров отпустил ее.