Темный инстинкт

— Кто? А ты догадайся. Ну, я жду — ответа жду. Шипов знал про твои прежние отношения со Зверевой? Про ваше сожительство?

— А вы у него спросите!

— Не надо мне дерзить, Димочка. И вообще, не дерзить тебе надо, а глубоко задуматься, крепко.

— Над чем? — Корсаков уже взял себя в руки, даже вроде трясти его стало меньше.

— Ну как же, жил ты с такой шикарной женщиной припеваючи. Потом получил под зад коленом, а она наследство оформила и вышла замуж. Потом ты в ее дом приперся — звано или незвано — установим, а потом мужа ее зарезали. Ну, тебя ни на какие полезные догадки эта последовательность событий не наталкивает?

— Нет.

— А меня очень даже. — Сидоров облокотился о стол. — Больше скажу: показалось мне, что дело это хоть и громкое отчасти, но проще пареной репы. Ну, скажешь, куда нож дел? Выбросил, что ли? Куда? На выходах показать сможешь?

Корсаков стукнул себя по колену.

— Да вы что! В чем вы меня подозреваете? Я что — ненормальный совсем уже? Да с какой стати мне было убивать Андрея?!

— С такой стати, что тебя — вон, а его — в загс.

— Да это я от Марины ушел! Я, я! — Корсаков снова вскочил. — У нас с ней действительно.., было. Ну было и прошло. Кончилось все. Давно. Точку мы на этом поставили. Я поставил, сам, потому что…

— Ну да, характерами не сошлись, — фыркнул Сидоров.

— Я собрался изменить свою жизнь. — Корсаков вытолкнул это из себя как бы через силу. — Понимаешь ты это или нет, кретин пустоголовый? Поэтому с Мариной мы и расстались. Хотя все, что нас связывало, кончилось еще раньше. Ушло и… Но мы все равно остались друзьями. — Он сглотнул какой-то ком в горле. — Она же удивительная, редкая. С ней ведь невозможно не быть друзьями. — Это прозвучало горько-насмешливо. — С Андреем ей больше повезло, чем со мной. Вот и все.

— Нет, не все. А ведь заговорил-таки. — Сидоров слушал внимательно. — Итак, повторяю вопрос в третий раз:

Шипов знал про вас?

— Вы же говорите: про нас вам все выложили. Что же меня спрашивать?

— Да или нет?

— Ну да, да!

— Ну и как же он реагировал?

— Никак. Верней, нормально. Как можно реагировать на того, кто уже не представляет для твоей жены никакого интереса?

— А ты, значит, уже интереса не представлял?

— Она.., она — великая женщина. — Корсаков выпрямился. — И в чувствах своих свободна. Она никогда не возвращается к тому, что для нее уже в прошлом. Она новое ищет. И находит. А отработанный материал ей не нужен! Она.., это только пес на свою блевотину возвращается, его судьба такая, а мы…

— Прекрати истерику. — Сидоров поморщился. — Словечки тоже — «пес», «блевотина», а еще культурный.

Ты ж все-таки с ней любовь крутил, охи там, вздохи, а теперь… Сколько вы с ней жили?

Корсаков молчал.

— Ну?

— Полтора года.

— За границей?

— Я приезжал к ней, когда она этого хотела.

— А кто платил? Кто твои вояжи в Италию, в Швейцарию оплачивал?

Корсаков опустил глаза, на щеках его заходили желваки.

— Молчишь, — Сидоров придвинулся ближе. — То-то.

Обычный рядовой альфонс. А гонору-то:

— Не смейте со мной так.., так разговаривать. Я ее любил. И она меня. Деньги тут никакой роли не играли.

— Да? Как же! Будь это тетя Мотя с ткацкой фабрики, не очень бы ты с такой переспелкой роман завел. А с мировой знаменитостью — рады стараться. Любовь! А что же она тебя в загс-то не пригласила?

— Тогда ее муж был еще жив.

— Ну-ну, а когда он почил, так сказать, что же вы тогда не захотели все узаконить? Или ты хотел, а она не очень?

— Я не хотел! Я! Потому что… — Корсаков вдруг запнулся. — В общем, в моей жизни многое уже изменилось.

— И что же изменилось?

— Я не буду отвечать на этот вопрос.

— Чтой-то вдруг? А если я бланк заполню и конвой вызову?

— Да вызывайте! Вызывайте, ну! Идиот! — Глаза Корсакова сверкнули. — Только учти; это тебе так не пройдет — невинного человека в камеру бросать. Совсем оборзели! Попробуйте арестуйте меня, я.., я голодовку объявлю, и пока в камеру не войдет судья или прокурор и не скажет, какие есть доказательства моей вины в том, что я не делал, я…

— Ладно, потише ори. Зачем ты сюда заявился, если у вас со Зверевой все давно закончилось?

— Мы по-прежнему друзья. Она так хотела. А друзья имеют правило приходить на помощь в трудную минуту.

— Неужели? Как сентиментально. И у кого же из вас эта трудная минута настала? Кто кому помочь собрался? — Сидоров достал из кармана пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. — Ей четвертый муженек надоел? И ты решил помочь избавиться?

Корсаков хрустнул пальцами. На лице его отразилась борьба: он решался сказать что-то, видно, очень для себя важное.

— В сентябре, только не сейчас, а.., два года назад, — он снова сглотнул, — в сентябре в автокатастрофе…

— Ну что в автокатастрофе?