Тёмные тропы

Пока Мансуров, Астрахан и Рэмбо спустились с пирамиды и преодолели расстояние, отделяющее их от городской стены, толпа у ворот успела достигнуть критической массы неуправляемости.

Змееглазые, обычно невозмутимые как удавы, были чем-то крайне взволнованы и возбуждены. За те дни, что Шейх провел среди хладнокровных тварей, он видел их такими лишь однажды – при первой встрече, когда они, шипя и присвистывая от восторга, кинулись осматривать и разве что не обнюхивать Марину. Потом – полная невозмутимость и меланхоличность.

Но сейчас в воздухе висело не радостное возбуждение, а нечто иное. Змееглазые боялись. Их страх передавался по толпе, как пожар по лесу.

Что там случилось?

Обычная речь змееглазых напоминала шипение. Не нормальное змеиное шипение, конечно, а этакую шепелявость, присвист на шипящих звуках, перемешанный с клекотом. Но сейчас над толпой раздавались гортанные выкрики и нечто похожее на рык.

– Что случилось? – деловито спросил профессор Астрахан, плечами расталкивая толпу.

Змееглазые, вопреки обыкновению, дорогу уступать не спешили. Вообще-то они относились к людям – не ко всем, конечно, а к Лукавому и его спутникам (или, точнее было бы сказать, к Марине и ее окружению) – с некоторым почтением и по возможности избегали физического контакта, стараясь держать дистанцию. Но сейчас они были слишком взволнованы, и Лукавый – не самого богатырского сложения человек не смог протиснуться сквозь толпу.

Вперед выступили Мансуров и Рэмбо. Деловито работая локтями, они проложили дорогу к воротам города и обомлели: там лежал раненый змееглазый.

– Ох ни фига себе… – пробормотал Рэмбо. – Кажется, у них проблемы.

– Кажется, у нас тоже, – в тон ему ответил Алан.

Рядом, никого не слыша, покачивался желтокожий сморщенный старик и причитал:

– Это Тени. Это снова Тени!

Обычно змееглазые носили курточки из кожи местных зверей. Кожа эта после соответствующей выделки приобретала интересное качество: она могла менять цвет, как догадывался Шейх, в зависимости от настроения и температуры тела хозяина (змееглазые умели контролировать и то, и другое вполне осознанно). Таким образом, по цвету курточки можно было догадаться, хочет ли ее обладатель слиться с окружающей обстановкой или, наоборот, привлечь к себе внимание. Эта одежка-хамелеон, словом, служила им и камуфляжем, и аналогом яркого галстука у людей.

У раненого змееглазого курточка была грязно-серого цвета в бурых пятнах. Видимо, ранение было серьезным – змееглазый практически умирал, а одежка старательно отражала его, если это можно так назвать, эмоции.

– Что случилось? – повторил свой вопрос Лукавый, склонившись над без пяти минут трупом. – Что за Тени?

– Напали… В лесу… Чужие… – Бледные губы змееглазого еле шевелились, глаза то и дело закатывались, обнажая желтоватые белки с красными прожилками. – Не тени. Еле дошшшел… предупредить…

Стоявшие поблизости сородичи – судя по всему, команда медиков с сумками в руках – только беспомощно пожимали плечами. Не было в их красных мешках ни корешков, ни листьев, ни бутылочек с отваром, способных помочь умирающему. И это при том, что медицина у змееглазых была на высочайшем уровне, граничащем с колдовством. Шейх помнил, как быстро и ловко медики подлатали и его, и Рэмбо после столкновения с Астраханом-младшим на пороге Глуби…

– Кто? – продолжал спрашивать Лукавый. – Кто напал?!

Но его собеседник окончательно отключился. Толпа разом выдохнула и загомонила с новой силой.

– Отойди от него! – прошипел сзади кто-то.

Мансуров обернулся. Это был Уцкетль – по идее, если полковник правильно разобрался в местной иерархии, – мэр или губернатор города. Далеко не самое главное лицо, у жрецов и военачальников власти было побольше, но вполне влиятельное в бытовых вопросах.

– Он умер, – констатировал Уцкетль очевидный факт. – Ты не должен к нему прикасссаться. Придут жрецы. Заберут. Будут похороны, ритуал.

– Ритуал? – переспросил Рэмбо заинтересованно.

– Не Великий Ритуал, – покачал головой мэр. – Просссто похоронный обряд.

– Он успел что-то толком рассказать? – спросил Алан. – Кто на него напал, где, когда?

– Чужаки, – сообщил Уцкетль. – В лесу. День пути.

Ого! Живучие они, твари. День с такой раной – и все-таки дополз, рептилия упрямая…

– Сколько было чужаков? – уточнил он.

– Один.

– Один? – удивился Мансуров. – Он проиграл в поединке?! Человеку?

Змееглазые отличались не только живучестью, но и незаурядной физической силой в сочетании с выносливостью…

– Не в поединке, – ответил Уцкетль. – Это был… охотничий отряд. Они охотились. Пятнадцать бойцов. На дикарей. Почти догнали. Тут ссслучилось ссстранное. Гром. Без молний. Его, – он кивнул на покойника, – ранили. Оссстальные разбежалиссссь.

– А где другие охотники?

– Прячутссся. Им… ссстыдно. Убегать – позор. Их имена покрыты позором. Они теперь изгои. Он вернулся, чтобы предупредить. И умер. Но всссе равно – позор. Поэтому – не трогать. Придут жрецы, всссе сссделают.

– Гром без молний… – задумчиво пробормотал Рэмбо. – Что-то это мне напоминает.