Тёмные скалы

Они прошли в самую светлую комнату с огромными окнами, и Марвин, поражённый, застыл на пороге. Несколько мольбертов разных видов и размеров выстроились в ряд, а стеллажи ломились от коробок с красками, наборов кистей и солидных упаковок бумаги.

– Это был творческий уголок сэра Далтона Марша, – пояснил Эшвуд, разворачиваясь. – Не знаю, можно ли назвать его полноценной мастерской, вам виднее. Но он любил это место. Он иногда гостил у нас подолгу, и всегда заявлял, что не променял бы этот дом даже на королевские покои. Что уж говорить о наших комнатах для гостей. А вот – прошу вас! – вот и картина.

Она – уже освобождённая от подрамника, длиной в средний размах рук – умостилась на большом треножном мольберте, декорированном богатой резьбой. Марвин приблизился, взглянул.

Он так давно не видел хороших картин, что совсем позабыл это чувство восторженного оцепенения, благоговения и задора – могу ли я так же?

Без сомнения, это был осколок души сэра Далтона Марша и творение кисти его. Так правдиво чувствовать сумрачную тональность, балансировать на грани повседневности и кошмара умел только он и… и…

Только он.

Знакомая подпись, сплетающаяся в незамысловатое, почти схематичное изображение розы, чернела в нижнем правом углу. А по всему пространству вылинявшей синевой растекалась река. Человек, стоящий на корме лодки, самозабвенно тянул раскрытые ладони к опасным скалам. Нет – к полупрозрачному силуэту юной девы на чёрном выступе. Красавица в шелковом коконе собственных волос почти сливалась с облаками – эфемерная красавица без лица, левой руки и опоры для ног. Краска в этих местах была смыта едва ли не полностью, до голой кости холста.

Марвин прищурился, склонился над картиной. Это не слишком походило на досадную случайность – скорее всего, полотно повредили намеренно. Но зачем?

– Не всем по душе строгие распорядки в моём доме, – заговорил за спиной Эшвуд, – некоторые из слуг бывают очень мстительными, когда им указывают на дверь. Но я бы не хотел, чтобы прекрасное творение погубили глупые человеческие козни. Вы бы тоже этого не хотели. Верно, мистер Койн?

Марвин медленно кивнул. Развернуться прямо сейчас – и оставить картину калекой? Что бы сказал сэр Далтон Марш? Однажды Марвин уже обещал не подводить его, и теперь он, мёртво-живой, проглядывал из глубоководной тьмы на картине, напоминая о данном слове.

Это всего лишь реставрация, притом не самая трудная из возможных.

И целая тысяча фунтов. Это ведь не будет расточительством – купить скромное жилище в какой-нибудь деревушке? Остаток Марвин непременно пожертвовал бы церкви. Через десяток-другой лет обязательно заявит о себе приближающаяся старость, а старость любит оседлость.

Эшвуд терпеливо ждал, склонив голову набок.

– Я бы мог попробовать, – сказал Марвин и ему, и самому себе. – Но я не уверен…

– Пробуйте, мистер Койн, пробуйте. Вы остановитесь здесь, не так ли? Я имею в виду – в Брайфилд-Холле.

– Именно здесь, если позволите, – вышло слишком торопливо, но мыслимо ли было отказаться от старой обители сэра Далтона Марша, человека из прошлого, который не заслуживал забвения, в отличие от прочего?

– Вот и славно. Здесь четыре комнаты, помимо этой – есть и спальня, и небольшая гостиная. Я заранее позаботился обо всём необходимом. Но если вам что-то понадобится, вы всегда можете обратиться к Стивенсу, мажордому.

– Благодарю, лорд Эшвуд.

– Что ж, надеюсь, вы неплохо проведёте время за работой. Кроме того, тут очень живописные места. Рекомендую, – он повёл рукой в сторону распахнутого окна, за которым расстилался сад, и Марвин снова отметил, с какой нежностью барон смотрел на припудренные предгрозовой серостью шапки деревьев. – Добро пожаловать в Вест-Ро, мистер Койн. И в Брайфилд-Холл.

Глава 2

Эта постель была куда удобнее прежней, но Марвин по привычке проснулся ещё до рассвета. За окном, казалось, сонно шелестел залив; можно было лежать и представлять себе валики волн, дробящиеся о скальные подступы. Или это всё же ветер играл ветвями деревьев в саду? Непогода вчера разошлась не на шутку – повезло, что он не задержался в пути до ночи.

Эшвуд, должно быть, уже отбыл по делам. И теперь, едва проснувшись, Марвин пустился в тягостные раздумья, от которых болезненно, монотонно загудело в висках. Верно ли он поступил, согласившись на эту работу? Под крылом отца Лоуренса, по крайней мере, получилось обрести нечто более ценное, чем тысяча фунтов – спокойствие, тихое и долгожданное. Когда он закончит с картиной, непременно вернётся в церковь Святой Анны, а дальше – бог направит.

Это просто реставрация. Не ваять своё, а чинить чужое – разница огромна, это скажет любой.

Марвин прикрыл глаза, наслаждаясь последними секундами тёплой полудрёмы – и тут в мысли, порождённые внезапными, непрошенными воспоминаниями, вдруг явился Олли.

Олли, – подвижный, угловатый и смуглый, как заводная обезьянка; Олли с присущей ему пошловатой патетикой – образ его почти размылся в голове, но всё же это был Олли, юный и живой, как никогда.