Темноты

— Он не спрашивал, почему я прошу милостыню — ничего о моём прошлом или о том, кем я был. Ему было всё равно. Он лишь сказал мне, не сказав никаких условий, чтобы я никогда ни о чём не молил. Затем рыцарь меня ударил — отвесил оплеуху, чтобы я запомнил.

— Как он мог! — Файне прикрыла рукой усмешку, а глаза блеснули весельем.

Кален хмыкнул.

— Это было последнее, что мне кто-то говорил прежде, чем меня парализовало, — произнёс мужчина. — И когда я лежал недвижимо, едва способный дышать или жить, я понял, что он был прав. Я перестал молить кого-нибудь спасти меня и начал бороться за собственное спасение сам. Не позволить себе умереть. Не сейчас — я знал, что умру, но не сейчас, — Кален разжал кулаки. — Затем, медленно — боги, как же это было медленно, — всё вернулось. Ощущение. Движение. Жизнь. Я мог снова разговаривать с Целликой. Я сказал ей, чего хотел — умереть — и она расплакалась. Попроси я её, и Целлика сделала бы это, но я не стал. Она убедила меня подождать — десять дней, посмотреть, станет ли лучше.

Рыцарь закрыл глаза и выдохнул.

— Стало. Очень медленно, но я поправился: Целлика помогала мне учиться заново двигаться и поддерживала, — проговорил Кален. — Но я знал, что всё временно. Когда у нас появились деньги на найм жреца, тот сказал, что во мне до сих пор живёт отголосок Магической Чумы — магический шрам, пожирающий меня изнутри. Возможно, он у меня с рождения.

Он размял пальцы.

— У некоторых это затрагивает дух, разум или сердце — мой влияет на тело. Онемение вернётся — возвращается — сильнее, с течением времени. И вместе с этим моё тело понемногу умирает, — Кален пожал плечами. — Я слабее ощущаю боль — и не только её. И хотя это делает меня сильнее, быстрее, даёт способность вынести больше, чем остальные, но, в конечном счёте, оно же убьёт меня.

Дрен посмотрел в окно: за стеклом барабанил дождь.

— У меня был выбор, — продолжил гвардеец. — Я мог провести собственную жизнь в страхе перед шрамом, или же я мог принять его. Я пошёл по пути, что лежал передо мной. Я принял наследие Хельма и последовал Оку Правосудия.

Словно его голос вогнал девушку в транс, Файне мигнула и задумчиво надула губы.

— Хельм? Это не бог стражей? Мёртвый бог стражей?

Кален промолчал.

— Я не знаю, знаешь ли ты собственную историю, но Хельм умер почти сотню лет назад, — сказала Файне. — Твои силы не могут исходит от мёртвого бога — в таком случае, какой бог их дарует?

Кален задавал этот вопрос самому себе бесчисленное число раз.

— А имеет ли это значение?

— Нет, — улыбнулась Файне и прижалась ближе к нему. — Нет, не имеет.

Она дотронулась до его уха губами, затем зубами. Кален мог это чувствовать — достаточно, для того, чтобы понимать, что полуэльфийка делает — а это значит, что она, должно быть, сделала ему больно. Мужчине было всё равно.

Файне спустилась чуть ниже и укусила за скулу. Она прижалась к нему щекой, тёплым дыханием взволновав волосы на шее.

Несмотря на всё это, Кален стоял, как статуя.

— Я знаю, что ты можешь чувствовать это, — в глаза Файне играли бесовские огоньки. — Интересно, что ещё я могу заставить тебя почувствовать? То, о чём маленькая девочка не может даже и мечтать…то, что твоя начальница Арэйзра даже не знает.

Кален сдержанно улыбнулся.

— Только, — сказал он, — если ты мне кое-что дашь.

— И что, — спросила полуэльфийка, целуя немые губы, — же это?

— Скажи мне своё имя, — произнёс Кален.

Файне отступила на шаг и смерила мужчину холодным взором.

— Ты не доверяешь мне даже сейчас?

Он пожал плечами.

— Хорошо. Действительно, не могу тебя винить, — согласилась Файне. — Риен. Это моё настоящее…

Кален тряхнул головой.

— Нет. Не оно.

— Боги! — Файне положила голову ему на плечо и тесно прижалась к обнажённому торсу, ещё раз поцеловав шею. Кален почувствовал острые зубы девушки — наверное, выступила кровь. Файне облизнула губы прежде, чем отступила в сторону, так что он не мог сказать наверняка. — Риен моё истинное имя, данное мне матерью перед смертью.

— И это значит обман на эльфийском, — сказал Кален. — Не нужно обманывать меня.

Девушка тихо выругалась, не переставая улыбаться. Затем она надкусила его мочку и обдала горячим дыханием в ухо. Дрен знал, что бесчувственная кожа покраснела, но он не мог чувствовать.

— Ты можешь перестать лгать, — вздохнул Кален.

— Эм? — Файне поцеловала его в губы достаточно сильно, чтобы он почувствовал — достаточно сильно, чтобы на них выступила кровь.

— Тебе не нужно притворяться, что любишь меня, — сказал Кален.

С последним, нарочито длинным поцелуем в край губы Файне отодвинулась и прямо посмотрела на него. Глаза девушки сверкнули в свете свечи.

— Как смеешь ты, — произнесла та наполовину шутя, наполовину серьёзно.

— Всё это, — сказал Кален. — Всё это всего лишь игра. Не так ли?

Лицо Файне исказилось злобой и холодом — от шутки не осталось и следа.

— Как смеешь ты.

Файне занесла руку, чтобы отвесить пощёчину, но Кален перехватил её.

— В этот раз, — сказал мужчина, — твой гнев выдал правду.

Файне молчала довольно долго. Кален положил руку ей на локоть и понадеялся, что сжал недостаточно сильно.