Темное пророчество

Хотя уже наверняка была глубокая ночь, Люсифер не спал и без устали гладил меня по волосам, пока я плакала у него на плече.

– Нет, Тара, это не так, – мягко возразил он, а затем, словно прочитав мои мысли, добавил: – Мы все убивали не для развлечения, а потому что хотели защитить наших близких.

– А что насчет трансакийцев, Люсифер? – вскинулась я. – Может, Аван заставил их пойти на эту войну. Может, они тоже просто хотели защитить свои семьи и своих друзей. Я убивала людей, в считанные секунды лишала их жизни – и даже не дала им ни малейшего шанса на последнюю молитву!

Люсифер молчал. Даже он, похоже, не знал на это ответа. Однако, когда я уже подумала, что он, возможно, заснул, он тихо произнес:

– Леандеру тоже не дали ни малейшего шанса на последнюю молитву.

Я с трудом проглотила гнев, снова ярким пламенем вспыхнувший во мне от его слов. Гнев не на него, Люсифера, а на трансакийского солдата, трусливым ударом в спину убившего моего брата.

Люсифер был прав. Война – уродливое и несправедливое дело. Никому из безвременно погибших не была предоставлена возможность вознести в небеса последнюю молитву в надежде, что кто-либо ее услышит.

Когда я рухну в черную бездну, такой возможности не будет и у меня. Смерть всегда приходит тогда, когда ожидаешь ее меньше всего, – и неважно, умрешь ли от чьей-то руки или от естественных причин. Смерть уносит всех, молодых и старых, больных и здоровых. Имело значение лишь одно – умираешь ты счастливым или в отчаянии.

Мой брат умер в отчаянии. Я видела, как он изо всех сил цеплялся за последний проблеск жизни.

Будь сильной. Таковы были его последние слова, сказанные в мой адрес.

Будь сильной.

Я отнюдь не была сильной. Без Леандера я стала ничем. Лишь пустой оболочкой самой себя, живой снаружи, но мертвой внутри.

Слезы снова потекли по моим щекам. Люсифер притянул меня еще плотнее к себе.

Знал ли он, что спасает меня от непростительного шага в бездну? От темной смерти, за которой нет ничего?

* * *

Поток слез, казавшийся мне бесконечным, наконец высох с рассветом. Слез больше не осталось. Я плакала всю ночь, и Люсифер ни на секунду не отпускал меня, утешая одним лишь своим присутствием. Никто из нас не спал, хотя я и держала глаза закрытыми. Когда я открыла их под утро, они все еще слипались от высохших слез, и я видела все вокруг нечетко. Как ни странно, я сразу заметила удивление на лице Люсифера.

– Что такое? – прохрипела я, не в состоянии вспомнить, когда в последний раз что-либо пила. В горле совершенно пересохло, но у меня не было сил дотянуться до нетронутой воды на тумбочке.

Я вопросительно посмотрела на Люсифера, но он ничего не ответил. И тут я вдруг заметила, что в комнате что-то изменилось. Все вокруг выглядело более ярким, и не только из-за скудного света, проникавшего внутрь через маленькое окошко.

Я всмотрелась в угольно-черные глаза Люсифера, но и они не выглядели такими темными, как раньше. Помню, они всегда немного отражали пейзаж, но этого больше не было. Теперь глаза его походили на темный туннель, который я словно освещала факелом. Конца туннеля я не видела; факел освещал лишь малую его часть.

Раньше я терялась в глазах Люсифера, но теперь я была прямо внутри них. Мне действительно показалось, что я стою прямо в туннеле. Алые отблески, всегда появлявшиеся в его глазах, когда он смотрел на меня, проплывали теперь мимо меня маленькими круглыми лоскутками. Как светлячки.

Покачав головой, я опять вернулась в действительность, оказавшись в постели Люсифера, а не в туннеле его глаз.

– Что за дьявол? – пробормотала я.

Люсифер открыл было рот, но я не дала ему возможности ответить.

Вместо этого я вскочила с кровати. Мое тело болело в таких местах, в которых я и подозревать не могла наличие мышц; живот скрутило от голода, а горло напоминало шлифовальную шкурку. Сейчас, однако, мне было не до этого.

– Где ванная?

Люсифер молча указал на темную дверь справа от меня. Я бросилась мимо него в ванную – и нашла то, что искала. Большое зеркало над тазиком для умывания.

Мне хотелось ругаться, кричать, бесноваться – но я, совершенно потеряв дар речи, лишь в изумлении смотрела на свое отражение в зеркале.

Я выглядела ужасно. Мои тонкие руки были покрыты царапинами, лицо было бледнее, чем когда-либо ранее, а под глазами залегли огромные темные круги. Заплетенная коса распалась на отдельные колтуны, и волосы походили на угольно-черную, нечесаную львиную гриву.

Но все это меркло в сравнении с моими глазами. Конечно, они припухли от слез, но я имела в виду не это. Глаза мои сияли, как два солнца, внезапно заточенные в зрачки. Два ярких, лучезарных, мощных солнца.

Это были глаза моей матери.

Раньше, когда мать была жива, глаза ее всегда ослепляли меня. Теперь я могла смотреть в зеркало – и словно нырять внутрь них. Я видела прекрасную игру цвета в сияющем белом золоте. Можно было распознать синие, желтые, зеленые, красные, пурпурные и оранжевые частицы. От яркой лесной зелени, раньше украшавшей мои зрачки, не осталось ровным счетом ничего.