Темное искушение

Слова были мягкими и грубыми, но тем не менее это был приказ.

У меня не хватило духу сказать ему, что он говорит по-русски. Все, что я знала, это то, что если он будет продолжать ласкать меня, то сможет получить все, что захочет: мое сердце, мою душу, анальный секс — все, что угодно. Я надеялась, что он искал ответ «да», и кивнула.

Он резко отдернул пальцы. Зарождающееся освобождение рухнуло, и отчаяние опалило меня волнами.

— Нет. Пожалуйста, — взмолилась я, открывая глаза. — Пожалуйста…

Он закрыл мне рот рукой и вошел в меня одним сильным толчком, который вырвал крик боли из горла. Это было похоже на огненное копье, обжигающее так сильно, что слезы застилали мне глаза. Я схватила его за предплечье, чтобы хоть за что-то ухватиться, мои ногти впились в рукав его рубашки. Рефлекторно, спина выгнулась в попытке вытолкнуть его, но он был слишком тяжелым.

Сердце Ронана колотилось о мою грудь, каждый сантиметр его тела был напряжен.

— Kotyonok… yesli ya…[95] — он стиснул зубы и снова заговорил по-английски. — Если я выйду, на моем члене окажется кровь?

Я не знала, как он ожидал, что я отвечу, все еще прикрывая рот ладонью, поэтому я только покачала головой в надежде солгать. Это самый подходящий момент, чтобы слеза скатилась по моей щеке и по его руке.

Он смотрел, как слеза падает вниз, словно это кислота, затем убрал ладонь и положил их на диван рядом с моей головой.

— Черт, — прорычал он, прежде чем закрыть глаза и выдохнуть. — Пожалуйста, скажи мне, что ты просто очень напряжённая и эмоциональная в сексе, Мила.

Очевидно, я только что отдала свою девственность самому очаровательному мужчине в Европе.

Ронан уже знал ответ, но казалось, что он хватается за соломинку. В животе у меня все сжалось от ощущения, что он положит этому конец, если я докажу, что я девственница. Даже при том, что чужеродная полнота внутри меня горела, стены груди угрожали развалиться. Я не была уверена, была ли это боль или что-то еще, что заставило еще одну слезу скатиться по моей щеке.

— Думаю, у меня просто пыль в глазах, — сказала я дрожащим голосом, что горло сдавило.

Он уставился на меня на мгновение, прежде чем выпустить разочарованный звук между зубами. Я поморщилась от боли, когда он вышел, чтобы посмотреть, как его толстая длина выскользнула на сантиметр. Когда капля влаги скользнула вниз по моему бедру, я поняла, что он, вероятно, найдет доказательства того, что он полностью расколол мою вишенку.

— Malen’kaya lgunishka…[96] — прохрипел он, подтверждая, что я истекаю кровью.

Я заставила себя сглотнуть, когда он провел рукой по губам, его взгляд все еще был между моих ног. Я не знала, был ли он очарован видом крови или думал, что это вызовет у него какую-то аллергическую реакцию, которая испортит ему всю ночь.

Очевидно, он был готов рискнуть, потому что с хриплым вздохом он схватил меня за бедра и вошел. Вдохнув, я медленно привыкла к его полноте внутри меня, прежде чем он снова немного вышел. Он смотрел, как трахает меня сантиметр за сантиметром, и взгляд его глаз затуманился громом. Его хватка угрожала синяком, но с каждым медленным скольжением пульсация в моей сердцевине начинала теплеть и покалывать. Я пошевелилась, что погрузило его внутрь так глубоко, что он задел приятное место, вызвавшее небольшой гул с моих губ.

— Блядь.

Ронан вышел из меня, как будто я была в огне, выпустив сердитое, мучительное рычание, словно я была злодеем в комнате, который только что украл его невинность. Он оставил меня лежать обнаженной, дрожащей от холодности в венах и пустоте между ног. Замешательство охватило меня, когда я почувствовала, что он идет в другой конец комнаты.

— Я не трахаю девственниц, kotyonok.

Это было ледяное, бескомпромиссное заявление.

Я вздрогнула, как от пощечины. Эти слова были ударом, учитывая, что он просто взял то, что я не могла дать никому другому, а затем выбросил, словно это доставляло ему неудобства. Мое сердце сжалось. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой уязвимой. Горячая и тяжелая масса заполнила мое горло.

Дрожащими руками я застегнула платье и села, чувствуя себя такой больной и наивной. Я не знала, почему я так поступила с собой, почему меня так волновали слезы, жгущие мне глаза, почему я не могла ненавидеть его даже сейчас. Я презирала себя за то, что преподнесла Ронану уязвимость на серебряном блюде, только для того, чтобы он отверг меня, как дешевую водку.

Je ne pleurerai pas. Tu ne pleureras pas. Nous ne pleurerons pas.[97]

Гордость жгла меня, как язва в желудке, при мысли о том, что Ронан увидит, как сильно он повлиял на меня. Так что, даже когда слеза вырвалась, я сумела ответить невесело и неуверенно.

— Я хотела лепестки роз и зажженные свечи для моего первого раза, но, действительно, что может превзойти это?

Он стоял ко мне спиной, как будто не хотел даже смотреть на меня.

— Поверь мне, я оказал тебе услугу.