Темное искушение

Мое платье промокло, шея, вероятно, покраснела, а виски болели от ненависти в глазах. Хорошо уравновешенный человек сжалился бы надо мной и освободил бы от этого извращенного чаепития. К сожалению, Ронан был так же рационален, как и Мистер Хайд.

— Ешь.

Каким-то образом у меня появился аппетит или просто достаточно гордости, чтобы притвориться. Дьявол сидел на своем троне в Givenchy с айфоном в руке и, если я не ошибаюсь, играл в какую-то игру. Я могла только представить, что это искаженная версия Pac Man, но вместо точек его эмодзи пожирали души.

— Если ты закончила, Юлия проводит тебя в комнату.

Как по команде, она появилась в дверном проеме, рассеивая все сомнения, что стены этого дома были живыми, подпитываемыми Русским чаем и черной магией.

Я отодвинула стул и послушно последовала за Юлей в свою комнату, где она, звякнув ключами, как директриса, заперла меня в клетке.

Глава 22 Мила

Sapiosexual — тот, кого привлекает или возбуждает интеллект в других.

Мы с Ронаном танцевали один и тот же танец в течение трех дней.

Завтракали вместе, как пара с серьезными семейными проблемами, потом он уезжал в Москву, чтобы манипулировать и калечить, скорее всего, а меня уводили обратно в мою комнату.

В попытке заработать немного свободы и выбраться из этого кошмара, я вела себя так хорошо, как только позволял мой рот, хотя внутри мне хотелось кричать.

Ронан, Юлия и молчаливая горничная были единственными лицами, которые я видела днем и ночью, и это начинало путаться у меня в голове. Я не знала, когда наступила смена, но с нетерпением ждал завтрака, хотя бы для того, чтобы избавиться от съедающей мозг скуки.

На третье утро меня осенило.

— Я знаю, что ты делаешь, — объявила я за обеденным столом.

Ронан оторвал взгляд от айфона, который, вероятно, был приклеен к его руке. Если «Вкусно!» и «Восхитительно!» не исходили из глупой игры Candy Crush, то телефон постоянно пиликал уведомлениями сообщений и электронными письмами.

Одна бровь поднялась.

— И что я делаю?

— Ты пытаешься вызвать у меня Стокгольмский синдром.

Мне показалось, что он хочет рассмеяться.

— Не думаю, что это глагол.

— Словно я нуждаюсь в совете по грамматике от кого-то, кто использует «трахаться» как существительное, глагол и наречие в одном предложении.

— Трахаться — универсальное слово.

— Не настолько.

Вес его взгляда мог соперничать с ударной волной.

— Когда я тебя трахну, kotyonok, обещаю, ты будешь использовать слово «трахаться» в большем количестве способов, чем я когда-либо.

Вывернутая наизнанку его словами и напряженным взглядом, я с трудом удержалась, чтобы не отвести взгляд и не поерзать на стуле. Это грубое обещание замедлило мое дыхание, но то, что вызвало раздражающую волну жидкого тепла в моем животе, было тем фактом, что он знал, как правильно использовать каждую часть речи. Он даже правильно произнес наречие.

— Достаточно универсально для тебя? — спросил он.

Выражение его лица говорило о многом.

Ронан: 1

Мила: 0

Не в силах отказаться от этого, я пробормотала:

— «Трахаться» немного беспричинное.

— А я-то думал, что ты не такая уж ужасная неудачница.

Я молча размышляла над его ответом. Я никогда не была конкурентоспособным человеком, но каждый разговор с Ронаном казался мне борьбой, которую я должна была выиграть. Может, похищение Русским гангстером изменило девушку, или, может, я просто хотела отодрать края его кожи, чтобы показать монстра под. Это было несправедливо, что он мог так легко маскироваться под красивое лицо и дизайнерские костюмы.

Он встал, сунул телефон в карман и застегнул пиджак.

— Увидимся завтра, kotyonok.

Затем он вышел из комнаты, не сказав больше ни слова, снова оставив меня одну, как будто я была всего лишь мухой мысли, целиком поглощенная его планами мирового господства.

Он так и не ответил на мой вопрос, но его нерешительность и отступление навели меня на мысль, что я ошибаюсь, что ему никогда не приходило в голову манипулировать моим телом и душой. Теперь я чувствовала себя нелепо, придя к такому выводу. Если он так сильно хочет переспать со мной, он может просто взять это. Он не был точно чьим-то определением мягкотелого человека. Может, он не настолько заботился об этом, чтобы форсировать события. Может, эти утренние «свидания» удовлетворили его желание посмеяться вместе с завтраком.

Я вертела ложкой в тарелке с кашей, которую он не заставлял меня есть. В животе возникло неприятное чувство. К моему отвращению, я не была уверена, было ли это из-за того, что Ронан мог потерять интерес ко мне, или из-за того, что оставшиеся часы жизни моего отца тикали на замке времени.

Самая отвратительная часть сценария не имела ничего общего ни с тем, ни с другим. Когда спина Ронана исчезла из поля зрения, унося с собой его «трахаться» и запах леса, его место заняло чувство одиночества — одиночества, которое не могло заполнить присутствие Юлии.

* * *

— Je le hais. Tu le hais. Nous le haïssons.[70]