Темная сторона Луны

– Месть – это замкнутый круг. Не стоит позволять ей сжечь себя.

– Будь нашим гостем, – предложил Уильям.

– Не могу. Не стоит. Вы – темные, я – светлый: разговоры пойдут.

– Для тебя это важно? – спросила Хильда. – Разговоры?

– Не для меня, для наших людей.

– Ты сделал то, чего никто раньше не делал. А я не могу понять почему. Ты же не знал, что придет Хансер? Ты шел на смерть, совсем не зная, какая я тварь…

– Не говори так, – попросил я. – Ты уже признаешь, что что-то в твоей жизни было неправильно. Признание ошибок – первый шаг к их исправлению. Если бы я не заступился за тебя, просто не смог бы дальше жить с этим. В тот момент ты была просто девушкой, попавшей в беду… и… нет, я все же пойду. А вы оба – забудьте мои слова. Иначе спокойной жизни не обещаю. Любое общество искореняет тех, кто не вписывается в его стандарты.

– Ты должен знать: то, что мы сделали с его отцом, было местью за нашего, – глухо проговорил Уильям.

– Это непринципиально, я же сказал: месть сжигает души. А на Темной стороне легче как вверх лететь, так и с горы катиться.

– Мы не забудем, – сказала Хильда.

Я уже шагнул в Тени.

Когда я вернулся в лагерь спартанцев, застал у костра интересную картину. Леонид в компании с моими спутниками напивались. Спартанец как раз вещал – это, видимо, было продолжение какого-то разговора:

– Против испанцев я, Руи, ничего не имею, хороший народ. Но двух вещей им не прощу: инквизиции и корриды. Это же надо додуматься так издеваться над бедным животным – и еще получать от этого удовольствие!

– Так тебе не нравятся испанцы? – переспросил я, появляясь из Теней. Он был настолько пьян, что и бровью не повел, словно я присутствовал здесь с самого начала этого застолья.

– Ой-ой-ой, только не надо такое обиженное лицо делать. Тоже мне испанец. Да в нашем Лунном мире настолько все смешалось! И вообще, будь ты испанцем, то говорил бы не «благородные сеньоры», а «благородные доны».

– Это от бабки, – сказал я, садясь между Руи и Хансером и отхлебывая из протянутой мне амфоры неразбавленного вина. – Она была урожденная Басалетти, а они итальянцы.

– К тому же меркурианцы, – добавил Руи. – А бабушка очень любила рассказывать о похождениях своего отца. Я-то послушал и забыл, а этот, – он толкнул меня в бок, – уши развесит, рот откроет, слушает. Вот и пошел по кривой дорожке. В прадеда.

– Зато, если бы не моя кривая дорожка, в Лазурном замке нас положили бы всех… – Я осекся. У соседнего костра торчало воткнутое в землю длинное гоплитское копье. А на его конце сидел ворон: я готов был поспорить – тот самый, из замка, – и таращился на нас насмешливо так. Или это меня от цельного вина так повело?

– Так что там ваша бабка? – напомнил Леонид.

– А, бабка. Когда Руи начинал кидаться в слуг хлебом, она говорила: «Прекрати сейчас же, благородные сеньоры себя так не ведут»

– Неправда, – возмутился брат. – Это она тебе говорила.

– Конечно, ему, – подтвердил Хансер, трезвый как стеклышко. – От тебя я этих самых сеньоров ни разу не слышал, а ему запомнилось.

– Эх ты, друг, – махнул я рукой. – Мог бы не блистать здесь своей логикой, а подыграть мне.

– Ни в чем серьезном на меня не положишься. – Хансер рассмеялся.

Последнее, что я помню, это голос Леонида и извечный вопрос:

– Ты меня уважаешь?

– Уважаю, но пить не буду, – еле ворочая языком, отвечал Бьярни.

– А уважаешь?

– Уважаю.

– Я сволочь?

– Не-а.

– Нет, ты честно скажи, Бьярни Столп Чести, я сволочь?

– Не-а.

– Тогда почему ты светлый, а я темный?

– А я не знаю, – с искренним недоумением ответил Бьярни.

– Потому что у нас не светит солнце?

– Не, это фигня. Тогда и я не светлый, а полутемный. У нас-то солнце тоже ночью не светит… А почему оно не светит у вас?

– А хрен его знает.

– Не, все это неправильно.

– Тогда давай сделаем правильно, – предложил Леонид.

– Мы? – удивился Бьярни.

– А кто? Не они же! – Кивок в сторону нас с братом. – Они сейчас уже не могут, но утром обязательно нас поддержат.

– А как?

– А вот так. Отныне мы, Леонид Незыблемая Скала и Бьярни Столп Чести, нарекаем Светлую сторону Луны Солнечной, а Темную – Пасмурной.

– Пасмурной? – переспросил Бьярни, давясь смехом.

– Пасмурной, – подтвердил Леонид, и они оба пьяно расхохотались.

Остальные уже давно отрубились. За редким исключением…

Тайви стояла в темноте у самой границы света костра. Хансеру было хорошо ее видно: глаза слишком привыкли к мраку. Она смотрела туда, где днем разразилась битва. Хансер тихо подошел и встал рядом, но на расстоянии. Словно у какой-то видимой лишь ему черты, которую он последние четыре месяца не смел пересекать.

– Не спится? – спросила Тайви.

– Я отвечаю за наших людей. Хотелось бы напиться, подобно Луи. Леониду я верю, но нельзя забывать, что здесь лагерь темных.

– Ты все же пошел на сделку с ними?

– Ну, это же не настоящая Тьма, ты же видела, Тьмы в них больше, но есть и крохотная искорка Света. И в конце концов, все же обошлось.

– Мы еще не дома, – просто ответила девушка. Некоторое время оба молчали, глядя на свежий курган.

– Пахнет смертью, – прошептала Тайви. – Убийства, убийства, убийства, неужели люди не могут без этого жить?