Тело ангела (СИ)

И человеку нужно мастерство,

Движения души должны быть гибки,

Чтоб справно длить такое волшебство...

Я не сумел построить ничего...

И хаос снов неусмиренных, буйных

По жизни гнал меня. Сменялись луны,

И годы уходили без следа.

И стало мне мечтаться - "Пусть вода,

Неслушная, створится в крепь алмаза".

Моя мечта сбылась, пусть и не сразу...

Песчинку в море долго ждет моллюск,

Чтоб в жемчуг полированный отлиться.

Но я забыл - где труден даже спуск,

Уже подъему заново не сбыться.

И если трудно ветер в сталь сгустить,

То стали ветром более не быть.

Закат болел, как пролитая кровь.

Все тени, как одна, косили влево.

И ангел шёл ступенями миров,

Держа в руке седьмую Чашу Гнева.

И словно странник в теневых мирах,

Я напрочь заблудился в зеркалах,

Где сотни птичьих лиц, как гроздья, зрели.

А лунный луч метался по постели,

Как будто потревоженный больной.

И вот уже за млечной пеленой,

В той области, где зрак Альдебарана

Соседствует с ущербною Луной,

Он проступает как сквозная рана.

Шуршат во тьме багряные крыла.

На землю осыпается зола.

Он тени заострившиеся будит.

И только лик над раною сквозной

Сияет занебесной белизной,

Но влага гневно буйствует в сосуде.

Я этого не видел, я ослеп.

Но взгляд его сполна почуял кожей.

Он посмотрел в меня как в тесный склеп,

И вот я взвешен, вымерен, и прожит.

Дальнейшее - для тех, кто всё постигли:

Я брошен в жерло ангельского тигля.

И вольный ветер заострился в меч -

Небесный славно поработал молот:

Ни щербины, ни выемки, ни скола.

Теперь, земля, тебе не уберечь

Своих сынов от ангельского взмаха -

Укрытием была ты, станешь плахой.

Стальные к небу ринутся орлы.

Война собой охватит континенты.

Стоит в зените грозное "Memento!"

Из плоти человечьей и золы.

Се - время жатвы, ангельской и страшной.

Растут над миром траурные башни.

А я до дна, до сути вогнан в сталь.

Не выдохнуть, и не пошевелиться.

Не прочитать сожженные страницы,

Не выбраться к подножию Креста.

А как войне настанет завершиться -

Я сломлен буду ангельской десницей.

...Моя душа совсем не задалась.

Она до срока так и не сумела

Себе усвоить собственную связь,

Но зыбилась без облика и тела.

А связь чужая, взятая взаймы -

Лишь долгая и страшная гримаса.

И своего мне не дождаться часа,

И не ступить на вечные холмы.

СЕРДЦЕ ЭДЕМА

Если ныне ветра обретают сознанье и речь,

Если наши тела в зазеркальное тянутся время, -

Кто берётся секрет заповедного сада беречь?

Кто возьмёт на себя это долгое косное бремя?

Мы стоим у ворот. Мы немного еще подождём.

У тебя на руках увядает всё тот ещё ирис...

Уходили отсюда под первым осенним дождём.

Уходили под дождь, и под дождь навсегда возвратились.

Потайная калитка - а далее по борозде,

Где дожди всех столетий в одну несуразицу спелись...

Где архангел обещанный? Меч его огненный - где?

Мы уходим в "не-здесь", остановимся в "между" и "через".

Но спадает вода - вот уже мы и молоды вдруг.

И встаёт на поляне под небом лазоревым древо...

Ева, ты подожди, я не знаю, к чему твой испуг?

Что отводишь глаза, что на сердце скрывается, Ева?

Мне бы только понять, как же с нами стряслись имена?

Назови меня лишь, - и разлука ворвется мгновенно.

Пишешь слово "любовь", - а написано будет "война",

И горит Карфаген, и Аттила идет на Равенну.

Что же эта ладонь наливается тяжестью вдруг?

Что оделись в базальт невесомые мнимые числа?

И мгновенный зигзаг разбивает космический круг

На бессмыслицу сил и бессилие всякого смысла.

А черта горизонта становится слишком близка.

Воздух -- лунный ландшафт: чересчур уж в нем крапин и вмятин.

Замер камень в руке -- он уже не дождется броска.

Голос вычертил след -- иероглиф по образу "ятя".

Мы записаны в камень, мы втравлены в известь и жесть.

Мы -- лакуна пейзажа, обмолвка морщинистой речи.

Мы -- последний пробел, тот, который уже не прочесть,

Не лицо, но рельеф, где зияет расщелина встречи.

Тягость век вековых... (Значит - "век вековать"? Подскажи...)

Неба пасмурный воск процарапав ресницами сосен,

Валуны-часовые, становимся на рубежи:

В наших долгих морщинах, как мох, разрастается осень.

И недобрым огнём зацветает в болотах вода,

Цепенеют дожди, и всё стелется воздух пологий...

...Через сердце Эдема продеты войной провода,

Те, что выведут нас напрямую к железной дороге.

УТЁС

Увы, душа течет меж скатов - не река.

Сознание болит от долгого простора.

К душе, а не к реке всё тянется рука,

Но даже и воды коснешься ты нескоро.

И всё, что близ тебя, - вот этот дряхлый сруб

И разворот реки, размеренный и страшный.

И таволга цветёт в безмолвном срыве губ,

И у глазниц горчат прожилки льна и яшмы.

И если ревновать - то разве о дождях,

Ушедших в трещины сожженной солнцем плоти.

Костяк небесных рыб в зауженных сетях

Не двинет плавником. Не шелохнется в соте

Забытый яд цветка. Мир выщерблен и сух.

И стелется окрест полыни долгой горе.

А где горька земля - там неподвижен дух,

И складками идёт, и медлит в косогоре.

Как отстарело всё, что выпало в простор...

Да, выпало... А там - сложилось, скостенело

В зубристый, как хребет, каленый контур гор

Да в глинистую боль крошащегося тела.

Откаменеть своё... Когда-нибудь потом,

Когда пойдет на слом отживший хлам пейзажа, -

Дотянешься воды освобожденным ртом,