Тело ангела (СИ)

Мне видится совсем иной столицы

Сырой и неустойчивый апрель.

Косой и тонкий нож стоит в зените,

Сверкая, словно царственный Юпитер

В соседстве с витражами Сент-Шапель...

А спящий задыхается и стонет,

И что-то в тонком поменялось тоне, -

Строй зданий заструился как живой...

Вот росчерк солнца поперёк картины -

То словно звонкий отблеск гильотины

Над спящей Александра головой...

РОНДО

"Дантон, Дантон, почему ты спишь", -

Записка в руке, дрожа...

А ему бы с парижских весёлых крыш

Следить за броском стрижа.

А ему бы в полях собирать цветы

С весёлой ребячьей гурьбой.

Дантон, Дантон, посмотри - мосты

Парижские под тобой.

В Конвенте докука и всё врасхлёст, -

Недобрые времена.

Туман ложится на Новый мост,

И близится жерминаль.

Он прочь уйдёт, и рукой махнёт, -

Ему всё равно уже.

Ему важны лишь цветочный мёд,

И долгий полёт стрижей...

***

Я отпускаю-пускаю по водам мой хлеб -

Легкий кораблик из мягкорассыпчатой зерни.

Я опускаю ладони и вижу, что слеп -

Не до конца, так чтоб чувствовать отсвет вечерний,

Отсвет закатный, мне брошенный солнцем в лицо, -

Выкроить чтобы хоть сны из багряного плата...

Выкроить сны - или выкормить вещих птенцов?

Выкроить сны? Или выстроить за ночь палаты?

Я так хочу прикоснуться к Твоим образам,

Дева-Владычица, Матерь-Заступница, только

Страшно почувствовать, как по иконе слеза

Нитью багряной струится, и где та иголка,

Чтобы в нее провести эту алую нить,

Мир раскроённый, разорванный мигом заштопать.

Я не обучен и слеп - ну куда же мне шить?

Слезы твои пропадут - или станут потопом?

Мало кто знает, но больше я так не могу.

Сердце мое не вмещает таких лихолетий.

Здесь убивают как жрут - второпях, на бегу,

Не отерев ни клинка, ни свинцованной плети.

Я опускаю ладони, и счастлив, что слеп.

Не до конца - так, чтоб чувствовать отсвет вечерний.

Я отпускаю-пускаю по водам мой хлеб -

Легкий кораблик из мягкорассыпчатой зерни.

ЭЛЕГИЯ ОСТАНОВЛЕННОГО ВРЕМЕНИ

...Да, ты права. Барокко загостилось

У нас в Москве, но ты не виновата.

Ты так хотела, чтобы время длилось

Под ливневое горькое стаккато.

В ушко ночного неба - облака

Любила продевать твоя рука,

Их растрепав в бахромчатые клочья.

А я влюбился в долгое отточье

Твоих движений, в задержанье их,

Почти неуловимое для взгляда...

Мне миновали восемь вёсен кряду,

И время было - длить всё тот же стих..

Тянулись дни, как провода. Их дрожью

Заболевал и я, когда - по коже,

По нервам, по всему, что я лишь есть -

Звонки твои сквозили - звёздным током,

И я вбирал - всем слухом одиноким -

Трезвона всполошившуюся жесть.

А после говорила ты, - с оттяжкой,

Как бы припоминая, позабыв,

Значенье слов... Так дождь на кипень ив

Роняет слезы, - вдумчиво и тяжко...

А город вновь морочил листопад,

И листья на карнизы и балконы

Ложились, как ложится на иконы

Багряно-золотой, в огнях, оклад.

Зонты шуршали, затихала скрипка.

При встречах ты проделывала гибко

Свой полуироничный реверанс.

И я встречал упрек любимых глаз -

Любимых, разлюбивших? Осторожных,

Как барышня пред узником острожным.

И время совершало шаг назад,

Хотя вперед, к тебе лететь хотело.

И становилась мне белее мела

Моя душа, хоть был упорен взгляд.

...Мне не избыть ошибки никогда.

И ты всё в том же затяжном отточье.

И всё бежит по трубам водосточным

Не время, нет, - обычная вода...

ИМЯ ЛУННОГО ВЕТРА

Нарисуй меня снегом на паперти вспаханной пашни.

Дай мне в руки зеркальные свитки.

Имя южного ветра я стану глотать вперемешку

С посеребренным льдом.

Я схвачу вековую остуду концами смеющихся пальцев.

Прошлогодние молнии лягут к ногам бересклета.

Тишина потечет по морщинистой пажити неба.

Время станет встревоженной рыбой плескаться в струях тишины.

Стилос ветра отточен.

Лунный воск подготовлен к работе.

Я целую следы пролетевшей и скрывшейся птицы.

На изломы сетчатки накинь календарную сеть

И смотри в это небо...

Камни лижут мне ноги.

За прожилками клена,

За паутиной созвездий

Растревожен, в истоме, трепещет не мой поцелуй.

Дай мне этот кувшин.

Дай тростник, бересклет, мяту, тмин и немного свирели.

Я задумал вчера сотворить хоть немного пространства.

Мне становится тесно, и я задохнуться боюсь.

Спит столица империй.

Сторожа запускают шутихи.

Гамлет встретит отца, и начнется неведомо что.

А душа моя стала пергаментом, не берестою.

Кровь давно опрозрачнена, карий зрачок обесцвечен.

Гамлет ищет меня, но ему не нужна эта встреча.

Все гораздо страшнее.

Сухою соломою пальцев

Я плету гобелен - лунный свет завивается в пряжу,

Чтобы чье-то лицо заглянуло мне в самое зренье.

Разноцветные стекла бесстыдно слагаются в имя.

Тень от платья горчит, на камнях иероглифы или...

Я боюсь продолжать. Я, наверное, болен рассудком.

Вновь ее силуэт мне встречается на перекрестке.

Особняк за оградою, запах сирени и голос.

Я умею писать не стихи, а мотивы и всплески.

Я забыл, кем я был. Я в империи южного ветра.

Я в столице столиц. Ваше имя, похоже, Елена?...

У меня же не имя, а вздох обветшалого ветра.

У меня на руках засыпает раскрывшийся ландыш.

Я давно заблудился в своих голосах и обличьях.

И, похоже, что жизнь отпустила меня этой ночью

На заслуженный отдых, и падали звезды в осоку,

И смотрело в огонь распаленное око циклопа.

Бледный конус кометы походит на след сталактита.