Телепорт

– В этом нас хотят убедить. По-моему, террористы никогда не покидали Алжира. У меня есть друг в агентстве Рейтер, который говорит, что один участок аэропорта усиленно патрулировался Национальной жандармерией Алжира, в то время как журналистам позволили наблюдать за вылетом самолета. Мой друг – человек подозрительный: когда чиновники велят смотреть в одну сторону, он смотрит в другую. Поэтому он и заметил, как трое небритых мужчин в военной форме не по размеру усаживаются в грузовик, который под конвоем жандармов выезжает за территорию аэропорта. Мой друг считает, что одним из небритых мужчин был Матар, но как следует он его не видел.

– По-моему, очень вероятно, что террористы до сих пор в Алжире.

Я вышел из-за угла и приблизился к ее двери. Мутило от волнения, а дыхание сбилось, словно я долго бежал или получил кулаком в живот. Когда я потянулся к звонку, рука дрожала так сильно, что я опустил ее, решив дождаться, когда дрожь пройдет. Я собирался с силами, чтобы попробовать снова, когда Милли вдруг сама открыла дверь.

– Привет! – выпалила она, потом, медленнее и спокойнее, повторила. – По-моему, ты собрался передумать. Ты точно готов?

– Ну, прошло две недели.

Две недели с моего последнего письма.

– Я обрадовалась твоему звонку, но ты говорил как-то неуверенно.

Я пожал плечами:

– Нет. Просто… Просто… Я боялся.

Я не попытался ни коснуться Милли, ни приблизиться к ней. Я боялся до сих пор. Милли показала на открытую дверь:

– Ты зайдешь или мне надеть пальто?

– Я здесь подожду. Я не убегу. Честно.

– Ладно. – Милли неуверенно улыбнулась.

Через минуту она вышла, накинув серое пальто.

– Куда пойдем? – Милли порылась в сумочке, вытаскивая ключи от машины.

Есть мне совершенно не хотелось.

– Не знаю. В любое место, куда хочешь ты.

– В любое место?

– В любое, куда мы можем попасть.

Милли посмотрела на тротуар, потом приподняла голову, из-под челки взглянула на меня и положила ключи обратно в сумочку.

– Я хочу поужинать в «Уэйверли-инне».

Теперь я удивленно на нее уставился. «Уэйверли-инн» в Вест-Виллидж, на Манхэттене. Я взглянул на часы. Время – шесть, значит в Нью-Йорке семь. Место для прыжка рядом с «Уэйверли-инном» я не помнил, зато помнил одно в десяти минутах ходьбы.

– Мне придется поднять тебя на руки, – объявил я.

Милли захлопала глазами, закусив верхнюю губу, потом сказала:

– Ладно, что мне делать?

Я встал у Милли за спиной и обнял ее за талию. Ее волосы оказались у самого моего лица, я чувствовал ее запах. Я замер на несколько секунд, пока Милли не начала ерзать. Тогда я поднял ее на руки и прыгнул к Триумфальной арке в Вашингтон-сквер-парк. Я отпустил было Милли, но потом снова обнял: у нее подкосились ноги.

Я подвел ее к скамейке в паре ярдов от арки.

– Ты как, ничего?

– Извини меня, – отозвалась Милли.

Вытаращив глаза, она смотрела то на арку, то на здания, то на улицу.

– Я знала, что ты так можешь, но не знала, что сделаешь. Если ты понимаешь, о чем я.

– Теоретические знания в контрасте с уверенностью. Понимаю, можешь не сомневаться. Еще понимаю, что потом ты начнешь сомневаться, хотя только что прочувствовала.

В Нью-Йорке было холоднее, чем в Стиллуотере, здесь уже подмораживало, и немногочисленные посетители Вашингтон-сквер-парка шагали быстро. Только пятница есть пятница, и жизнь в Вест-Виллидж кипела.

Милли медленно поднялась и спросила:

– Куда теперь?

Я повел ее вдоль границы парка. По пути Милли спросила про похороны, и я ответил, что все прошло нормально. Пожаловался на пастыря и рассказал про маминых подруг. Потом объяснил, что сделал с папой, когда тот появился на службе.

– Теперь я чувствую себя виноватым.

– Почему?

– Не знаю. Чувствую, и все.

Мы свернули на Уэйверли-плейс, и Милли после недолгого колебания проговорила:

– Твой отец плохо обращался с вами обоими, но, по-моему, ты понимаешь, что он тоже способен горевать. Понимаешь, что он по-своему любил твою маму. Гармоничными их отношения точно не назовешь, но ты винишь себя в том, что лишил его возможности скорбеть.

– Пусть скорбит подальше от меня! – выпалил я и понизил голос: – Наверное, ты права. Или же я виню себя в том, что бросил папе вызов.

– И такое возможно. – Милли кивнула. – А вот и «Уэйверли-инн».

Свободных столиков не оказалось, поэтому мы, чтобы не мерзнуть, пятнадцать минут прождали в фойе, стараясь не мешать официантам. Когда мы с Милли ели здесь в последний раз, то сидели на задней террасе, но ведь дело было летом.

Я рассказал ей про сержантов Уошберна и Бейкера и почему они меня разыскивали.

Милли нахмурилась, потом тихо посетовала:

– Ну почему ты мне сразу не сказал?

Я отвернулся и нервно сглотнул. Заводить спор из-за этого не хотелось. Милли пожала плечами:

– Ладно, наверное, я не дала тебе возможности сказать.

– Ну, мы тут оба хороши. – Я с трудом сдержал улыбку.

Старшая официантка подвела нас к столику в углу. Я выдвинул стул, и Милли села.

– Как ты это делаешь? – спросила она, прижав ладони к стеклянному подсвечнику, чтобы согреться.

Я поджал губы: