Отворив тяжелую металлическую дверь, мы оказались в просторном помещении с открытыми настежь воротами. Сюда вагоны загонялись для того, чтобы сбить с них краску, при помощи мощного пескоструйного аппарата.
– Пойдем, вон вход в Митру, – указал на дверь Стёклав. – Только давай сначала покурим.
Я засомневался в сказанных мною ранее словах, что не буду больше брать в руки сигареты. Будто какая-то неведомая сила обрушила на меня дикое неистовое желание согласиться.
– Ладно, давай.
Стёклав не стал заострять внимание на том, что я не сдержал свои слова. Он просто дал мне белую палочку. Мы сели на деревянные лавочки с пенопластовыми сиденьями. Два огонька загорелось перед входом в Митру.
– А мне нравится на заводе, – сказал я.
– Попробуй, поработай. Посмотрю я на тебя, – парировал Стёклав.
– А что не так?
– Это болото, в котором томятся души в ожидании смерти. Вот что не так.
– Мне кажется, ты драматизируешь, – я не понимал, почему мой собеседник так негативно высказался об этом месте. – Насколько мне известно, зарплата здесь не меньше тридцати. Выплачивают вовремя, без задержек. Выходные в выходные. Месяц отпуска. Да, есть такое, что в цехах грязно и туберкулёз гуляет, зато работа похожа на приключенческое задание. Не нравится, попробуй в офисе посидеть двенадцать часов, на жопе. Охуеешь, – мне действительно казалось, что Стёклав не понимает, насколько удачная работа ему досталась.
– Мы все здесь рабы. Наши деды, прадеды, родители, сёстры и братья, все работали и работают на этом треклятом заводе. Это тюрьма стабильности, из которой есть один лишь путь, – Стёклав демонстративно посмотрел наверх. – В двадцать лет, я вышел из колледжа преисполненный жаждой жить. Моя мечта была прекрасна. Я хотел купить дом за городом и завести пчёл, чтобы они делали мёд, а я бы его продавал. Но поработав здесь, стало ясно – мне не сбежать. А потом, я медленно мутиривол и стал таким же, как все. Зачем вообще какие-то дома, путешествия, книги, если можно утром проснуться и пойти на работу. Пошататься по территории, покурить, а вечером, после смены, выпить чего-нибудь алкогольного, только немного, чтобы в одиннадцать лечь спать. А утром, всё начать сначала…Тебе не понять. Я ненавижу это место, оно сделало меня противным самому себе.
– Почему не понять?
– Потому что ты… Не такой.
Стёклав сбил пальцем уголёк с недокуренной сигареты и побрёл в сторону Митры.
Мы вошли внутрь. Вокруг блестали чистотой белые стены. Даже сильно постаравшись здесь сложно было найти пыль, в отличии от всех предыдущих мест, где мы были.
– Эй, Птицслав. К тебе пришли, – крикнул Стёклав невысокому тучному дедушке, с пышными серыми усами и седыми волосами.
Он подошёл и протянул руку.
– Я Птицслав.
Его ладонь показалась мне влажной губкой для мытья посуды.
– У меня для вас телеграмма, – сказал я.
– Эх. Готовишься, готовишься, а когда приходит время, всё равно не готов, – с грустью в голосе, сказал Птицслав.
– К чему не готов? – спросил я, передавая конверт.
– Ну… ты понимаешь, к тому самому.
– Вообще-то не очень.
Он открыл письмо и прочитал вслух написанное:
Я проснулся на своей кровати то ли от того, что плед окончательно сполз на пол, то ли из-за печального сновидения. Рядом спала моя возлюбленная, Элеонора. На лбу у меня выступил пот, хотя в комнату из открытого окна врывался холодный воздух.
Я взглянул на загоревшийся экран телефон. Часы показывали – 3:15. Можно было спать дальше.
В 6:00 сработал будильник, оповестивший, что пора вставать и идти на завод. Пока стоя у зеркала в ванной, я начищал зубы электрической щёткой, ночной сон вспомнился мне во всех деталях. Даже письмо от Смерти, отпечаталось в памяти. Это странно, раньше я никогда не читал во время сновидения.
Мы с Элеонорой отправились на работу. По пути, я рассказал ей своё ночное переживание во всех подробностях.