Технотьма (тетралогия)

Сзади раздался треск, и я обернулся. Из решетки в верхней части трансформатора повалил дым. Шкаф загудел, внутри замигало, и тут же погасли прожекторы, которые включили охранники на воротах.

Распахнулось окно на втором этаже кирпичного дома, высунувшийся наружу толстомордый усатый мужик пробасил:

— Вашу мать, опять? Где Чак?!

Дверь будки под навесом открылась, и оттуда, вытирая губы, рысцой выбежал карлик в комбинезончике с подпалинами и дырой на рукаве, с железным чемоданчиком в руках. Был он около метра ростом, может, чуть больше. На бритой голове татуировка — широко раскрытый глаз внутри треугольника.

— Издеся я! — крикнул карлик фальцетом и побежал к трансформатору.

Выглянул заправщик со стаканом в руках, увидел усатого в окне и побыстрее спрятался в будку.

— Опять пьете, сволочи? Если щас не починишь — отправлю ночью в патруль на тот берег! Ты понял?!

— Понял я, понял! — завопил в ответ карлик. — Но дюймового сечения нет! Если нет его — как чинить?

Усатый показал Чаку кулак, плюнул и закрыл окно.

Но тут же, высунувшись опять, стал с подозрением разглядывать нас.

— А где Разлом? — спросил я, повернувшись к Юне.

Она махнула рукой в противоположную от нефтяного бассейна сторону.

— Стой лучше возле машины, наемник. Я пойду к управителю, попробую договориться. Наверное, это он из окна смотрит.

— Зачем тебе управитель?

— В поселках нефтяников он всеми командует, без его разрешения никто ничего не сделает. Попробую обменять винтовку на топливо.

— И сразу двинем дальше?

Она покачала головой:

— Нет смысла. Лука Стидич будет ждать нас в Балашихе только завтра к вечеру, не раньше. Лучше переночевать здесь. Завтра поедем вдоль Разлома, через переправу на Щелковском тракте доберемся до Балашихи.

— Но здесь могут появиться монахи.

— Да, а если сразу выедем, могут догнать нас прямо в пути. В поселке Южного братства им, по крайней мере, не дадут поднять стрельбу. А могут и вообще внутрь не пустить, если они вправду из Киева, а не московские.

— Давай я сам с управителем поговорю, — предложил я. — Не нравится мне его рожа.

— Нет, ты возле машины стой. Ты плохо знаешь, что здесь к чему, лучше мне. Главное, если к тебе кто-то подойдет с расспросами, не разболтай, что я из МехаКорпа. Если они узнают, кто я такая…

— Что будет? — спросил я.

Она покачала головой:

— Один Владыка знает, что будет. Например, они могут взять меня в заложницы, чтобы потом попытаться диктовать условия отцу. Или выкуп потребовать. Или управитель может испугаться, он же только здесь король, а так — мелкая сошка… Может испугаться и с почестями нас дальше в Балашиху отправить. Охрану дать, топливо бесплатно. Но при том послать в Москву побыстрее гонца, чтоб в Цитадель Южного братства доложил обо всем. Или по радио сообщить, если оно тут есть. Короче, они ничего не должны про меня знать. Просто мы беженцы с фермы, и все, хорошо?

— Ладно, — согласился я, — но попробуй ружье продать, а не обменять. Потому что нам нужно не только горючее, надо еще поесть. Да и переночевать хотелось бы не в тачке.

— Гостиницы тут нет, только бараки нефтяников. И почему ты все время говоришь «тачка»? Это такая маленькая тележка, в которой ломщики возят камни и всякое другое. А это, — девушка постучала по запыленному борту машины, — сендер. Автомобиль, чтобы можно было ездить даже по песку в центре Пустоши. Видишь, какие колеса?

— Просто так иногда выражаются у нас на юге, — пояснил я.

Юна направилась к двухэтажному дому. Местные, наглазевшись на нас, разошлись, усатый — скорее всего, это и был управитель — скрылся в окне, заправщик из будки не высовывался. Карлик, распахнув дверцу трансформатора, достал оттуда табуретку, залез на нее и начал копаться в проводах, что-то бубня и ругаясь тонким голосом. Железный шкаф плевался дымом, шипел и постреливал искрами.

Я взял фляги, сделал несколько глотков самогона из одной, запил водой из другой, сел на капот и стал разглядывать улицу.

Юна справилась быстро и, вернувшись, показала мне несколько монет. Одна была немного больше остальных — я взял ее, повертел в руках. Три золотых, которые у меня забрал Бурнос, я тогда так и не успел рассмотреть. На монете была неразборчивая мелкая надпись, с другой стороны отчеканен человеческий профиль, под ним распятие в виде буквы «Х», как на груди монаха.

— Не видел таких, что ли? — спросила Юна. — Это киевская гривна, она везде в ходу. Ладно, накачай топлива, в канистру тоже залей, и идем. Спать придется в бараке, гостиницы тут нет, как я и думала.

Заправщик сказал, что машину можно оставить под навесом, взял деньги и помог мне залить горючее в бак. Потом мы поели в столовой нефтяников на первом этаже — нам выдали по миске с кукурузной кашей, хлеб и кувшин с кислым пивом, которое мне не понравилось, так что пришлось запивать ужин водой из фляжки.

Стемнело, в зале зажгли свет, но он часто мигал и в конце концов погас — вышедший из кухни дородный повар, ругая Чака, разжег масляные лампы.