Техномант. Том 1 и Том 2

Те, кто проводит большую часть своей жизни рядом со своей семьёй, как правило, не ценят такие моменты — потому что они за многие годы превращаются в рутину. Мы же не виделись очень долго, успели соскучиться друг по другу, и даже не пытались скрывать этого.

Мы втроем часто проводили время за пределами Цитадели — на охоте, рыбалке, пляжах, в окрестных поселениях, или развлекались в дополненной реальности.

Я показал Марку и Ариадне «Икара», и надо было видеть восторг в их глазах (даже старший брат оказался заинтересован этим необычным изобретением, хоть и слышал о нем ранее), когда они смотрели, как я парю над башнями, или прыгаю с крыши на крышу как какой-нибудь кузнечик-переросток.

Вскоре Марка вызвал отец, и они улетели по каким-то важным делам. Мама забрала Ариадну в одну из систем Торговой коалиции, откуда вместе с ней собиралась направиться на Лебедя — так что я снова остался один. Не совсем, конечно — в Цитадели и за её пределами находилось большое количество моих родственников, но все они были для меня совершенно чужими людьми — двоюродные, троюродные и ещё более дальние братья и сестры, дяди и тети всех ветвей. Все те, кто был потомками десяти детей, рождённых от побывавших на Сигеру-Маоло. Более половины из этих людей носила другие фамилии, будучи де Пайле лишь по женской линии, а ещё четверть потомков и вовсе не имела — но все равно нас было до одури много.

Однако, среди всех этих людей я был одинок, и оставшись наедине со своими мыслями часто гулял по лесу, начинающимся сразу за лабораторными комплексами в западной части города — там было тихо, и я мог не опасаться встречи с кем-нибудь из своих родственников. Откровенно говоря, им тоже не были дела до одинокого отщепенца, у которого даже спутника не было.

Это, кстати, была одна из причин, по которой на меня изредка косились. Док пропал бесследно — а вместе с ним и большая часть записанных на стек воспоминаний. Конечно, я помнил всю свою жизнь — но уже не мог в деталях воспроизвести любой её момент. Отец и Марк предлагали мне установить нового спутника, но я отказался, хотя и понимал, что это глупо.

Было несколько причин для такого решения, но две главные были просты. Во-первых, мне не хотелось начинать обучение искусственного интеллекта с нуля (для этого потребовалось бы много лет). Во-вторых — я всё ещё не смог отойти от смерти Элли и боялся, что как только новый спутник появится, я начну записывать новые воспоминания, а то что запомнил сам — забуду.

Абсурд, конечно, но в тот момент эта мысль не давала мне покоя.

К тому же я прикинул, что большая часть населения галактики живёт без спутников, а я и представления не имею — каково это. Некая часть меня, весьма живая и любознательная, хотела посмотреть, сможет ли Небожитель остаться собой без помощи ИИ.

Так что, кроме биотека и линз дополненной реальности, играющих роль коммуникатора, у меня не осталось «железа». Как и возможности контактировать с инфополями напрямую.

Поначалу было трудно. Я даже и не представлял, насколько сильно привык к Доку. Приходилось постоянно напрягать память, чтобы запомнить простейшие вещи — номер счёта, адрес, прочитанную статью, или имена друзей Ариадны. Пока у меня был спутник, все это записывалось в стек, и при необходимости извлекалось или удалялось. Сейчас мне нужно было самому производить подобные операции с помощью мозга, так что лучшее, чем я мог заняться — это начать тренировать память.

Это оказалось сделать проще, когда я вспомнил один из наших с Йеном разговор — о диалектах, распространенных в галактике. Мой друг был полиглотом, и свободно разговаривал на трёх языках из пяти, распространенных в Империи — интерлингве, высоком эллирийском наречии, и кошта-заут: диалекте, на котором говорили в дальних рукавах галактики. В тех местах жили, в основном, простолюдины, сосланные на край мира после за какие-нибудь проступки или в поисках лучшей жизни.

Я долгое время не понимал, зачем Йен потратил огромное количество времени на их изучение, ведь спутник с лёгкостью мог перевести любой язык на интерлингву? Но взявшись за эллирийское наречие, до меня дошла простая вещь — знание другого языка не просто позволяет общаться с его носителем, но ещё и тренирует память гораздо лучше любых стимуляторов и техник. Особенно явно это ощутилось спустя пару месяцев усиленных занятий, когда я начал видеть сны на высоком наречии. Это ощущение было очень волнительным — как момент перед поцелуем.

Впрочем, кое-что в моих снах было приятным гораздо меньше. Практически всё то время, что я находился в Цитадели, меня терзали жуткие кошмары — сначала редко, но чем дальше, тем чаще они снились. Особенно много их стало, когда я остался в доме родителей один. Я пытался заглушить их алкоголем и снотворным, но ничего не помогало — мрачные сны возвращались, пробиваясь через любую блокаду, что я пытался выстроить на их пути.