Техник – ас

Ко всему происходящему со мной я относился с пониманием и без обид. Я прекрасно понимал, что с распростёртыми объятиями меня никто встречать не будет, но кое что по-настоящему вывело меня из себя. На одном из допросов передо мной молча выложили в ряд фотографии, на которых я с Нойманом. При чём сделаны они были с такого ракурса, что получалось, что мы ведём дружескую беседу. Да и не выглядел я на них чем-то недовольным, а даже вполне наоборот был ухожен, одет в добротный костюм и стоял рядом с автомобилем. И передали эти фото не кто-нибуть, а англичане. Кроме того они передали письмо полковника Оуэна из лагеря, которое пришло по линии Красного Креста в Англию, в котором он описывает мои встречи с Нойманом. Из его писанины выходило, что я чуть ли не сам просился на службу к немцам и он это лично слышал. И это при том, что я его и в глаза то не видел, а только слышал о нём от того же Ноймана.

В общем выбесили меня англы. Я даже решил для себя, что когда выберусь отсюда и получу обратно свои награды, то официально откажусь от рыцарского звания и английских наград и все их висюльки и меч отправлю обратно. О чём и уведомил ведущего допрос сотрудника.

В камере я тоже не бездельничал. Благо в бумаге мне не отказывали. А я напрягая память писал о все известных мне достоинствах и недостатках немецкого Ме-262 и о путях их преодоления. Так же написал, что копирование этого самолёта не целесообразно, так как он ещё сырой. Вместо него изобразил что-то похожее на Як-17, который можно изготовить на базе истребителя Як-3, как переходную машину с поршневой на реактивную авиацию. Ну и попытался довольно подробно изобразить что-то похожее на Су-25.

Кроме того в пояснительной записке я написал о якобы разговоре с Нойманом, в котором он упомянул о разработках в Англии двигателей Rolls-Royce Nene с предполагаемой тягой значительно большей, чем установленные на Ме-262. Под него я набросал эскиз МиГ-15. Все свои записи я сразу же передавал следователям.

Спустя три месяца в один прекрасный день дверь камеры открылась и мне было сказано выходить. С вещами. Потом был долгий путь по коридорам, пока, наконец-то, не остановились перед уже знакомой мне дверью. Находящийся за ней секретарь лишь кивнул головой на следующую дверь.

— Проходите, товарищ Копьёв, присаживайтесь, — Берия указал рукой на стоящий ближе к нему стул, — Как ваше самочувствие?

— Спасибо, товарищ нарком, самочувствие отличное, готов хоть сегодня же отправиться на фронт, — мне и правда не терпелось вновь сесть в кабину истребителя и бить врага. Да и обращение Берии ко мне внушало оптимизм. Просто так товарищем никого он называть не будет.

— Это очень хорошо, товарищ Копьёв. Надеюсь у вас нет никаких обид на то, что вас столько времени продержали в камере?

— Никак нет, товарищ нарком, обид нет. Я всё прекрасно понимаю и уверен, что по-другому было нельзя. Я был в плену и проверка всех фактов была необходима.

— Это хорошо, что вы так думаете. А то бывают тут у нас некоторые, — Берия хмыкнул, — Я слышал, вы решили вернуть англичанам их награды за то, что он прислали компрометирующие вас фотоснимки? Товарищ Сталин просил передать вам, чтобы вы воздержались от подобных действий. Англичане нам пока нужны, а вот международный скандал как раз наоборот. Ну а чтобы вам совсем не было обидно, то принято решение наградить вас, товарищ Копьёв, орденом Красного Знамени за доставленный новейший самолёт противника и присвоить вам воинское звание подполковник. И для вас есть интересная работа. Вас сейчас отвезут в гостиницу, где вы отдохнёте пару дней, приведёте себя в порядок, а затем вам надлежит отправиться в уже известное вам Раменское в Лётно-исследовательский институт. Там заинтересовались вашими рисунками и пояснениями, да и с доставленным вами трофеем возникли некоторые проблемы.

От Берии меня действительно отвезли в гостиницу, где я сразу же залез в горячую ванну. По моему я даже ненадолго уснул, потому, что когда очнулся вода была уже почти совсем холодная. Выйдя из ванной я обнаружил лежащую на кровати выглаженную новенькую форму со всеми моими наградами и погонами подполковника. На столе лежали мои новые документы.

Одевшись я с удовольствием притопнул ногой в новеньком начищенном до зеркального блеска сапоге. Вот теперь жить можно. Осталось ещё одно безотлогательное дело. Я сел писать письмо Свете и Катюшке в Белорецк. А за окном во всю расцветал май 1944 года.