Тэянг

Свет софитов кто-то где-то приглушил, и теперь я мог различить лица в первых рядах танцевального партера. Люди плакали. Наверное, они горевали о чем-то своем, обо всем, что когда-либо потеряли. Мой голос был их проводником к тем чувствам, которые обычно заперты на замок. В этом волшебство музыки. Я не мог исправить то, что сделал Лис, но я мог хотя бы это.

«Энджи, ты прекрасна, но, может быть, нам пора прощаться? Я все еще люблю тебя, вспомни, сколько всего мы оплакали вместе».

Не знаю, о ком думал дед, когда снова и снова слушал эту песню, о какой давней любимой, а я оплакивал сразу все свои разбитые мечты, и даже сам слышал – этот фантастический голос впервые поет с таким острым, рвущим душу чувством, моим собственным. Я не сразу понял, что где-то невидимый мне гитарист начал подбирать мелодию. Потом присоединился барабанщик, за ним бас-гитарист.

«Все наши мечты обратились в дым, и я прошепчу тебе на ухо: Энджи, куда же нам теперь идти?»

Не помню, когда я услышал, что пою не один. Пак вступил вторым голосом – мастерски, как умел он один. У него в руке не было телефона, он никуда не подсматривал, так откуда он знает текст? Я встретился с ним взглядом, и в его глазах было даже больше печали, чем обычно. Линхо слов не знал, но чувство музыки у него было фантастическое, и он мягко подпевал «у-у-у», «о-о-о», держа верхние ноты.

«Вытри слезы, Энджи, с тобой никто не сравнится, и вкус твоих поцелуев навсегда останется со мной».

Джо воспользовался паузой перед припевом и вклинился c рэпом – было кристально ясно, что он придумывает на ходу, и обаянию его неуклюжих страстных строк невозможно было сопротивляться. Рэп был создан для того, чтобы его читали вот так, кричали о своей любви и потере на заваленных мусором улицах. И когда он умолк, мы с Паком, не сговариваясь, вступили с припевом, но громче – получилось яростно, искренне, потрясающе, а Джо и Линхо подстроились с теми словами, которые успели запомнить. Музыка была везде, и я впервые кожей почувствовал, что такое группа: каждый творит свою особую магию, и вместе у нас получается настоящий взрыв. Мы все были собой, и поэтому мы были «Тэянг».

«Энджи, разве не здорово просто быть живым? Они не смогут сказать, что мы не пытались».

В этой песне была тоска и надежда, и когда иссякла последняя нота, тишина еще несколько секунд звенела, как струна. А потом зал взорвался такими аплодисментами и криками, каких я не слышал никогда, даже в записях с концертов знаменитых групп.

Мы с ребятами кланялись и кланялись, положив руки друг другу на плечи, зал колыхался, как сияющее море лиц, мой грим потек и щипал кожу. А выпрямившись, я заметил в первом ряду золотой блеск. Лис в своем расшитом золотом ханбоке стоял и улыбался, глядя на меня так, будто я сделал все даже лучше, чем он задумал. Или, может, мне привиделось, я уже ни в чем не уверен.

Когда нас отпустили со сцены, я на негнущихся ногах отправился в ближайший туалет, заперся в кабинке, и там меня вырвало. Я сидел на полу в своих изумительных концертных брюках и трясся от холода, пока в дверь не постучали.

– Эй, чудик, – сказал Пак. – Ты как?

Я в ответ что-то промычал. Мы не общались по нерабочим поводам уже почти месяц, и я не знал, где лучше разместить свой ответ на шкале от «Все нормально, сейчас выйду» до «Все ужасно, иди сюда, я расскажу тебе о своих бедах».

Послышалась какая-то возня. За верх кабинки ухватились бледные руки, затем показалось лицо, а потом Пак подтянулся и перевалился через дверь целиком. Он брякнулся на пол напротив меня. Это смотрелось очень странно, потому что он тоже был в крутейшем концертном наряде.

– Ну? – спросил он таким добрым голосом, что индикатор на шкале выбора ответов стремительно унесся к «Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, у тебя найдется пара часов, чтобы послушать мою безумную историю в деталях?».

Но изо рта не вырвалось ни звука, и в этот раз не из-за проделок Лиса. Просто… Недаром ведь у меня никогда не было друзей, да? Делиться с кем-то своими тайнами – значит дать ему власть над тобой, а десять школьных лет в статусе сына незамужней матери-одиночки полностью отбили у меня способность кому-то доверять, чтобы опять не превратиться в то жалкое посмешище, каким я тогда был. Один раз я расклеился и изменил принципам, когда поделился с Паком мечтой поразить своими успехами неведомого отца, и сами помните, что после этого было.