Течение времени

– Выпил поллитру, да разве я пьян? Две недели пахал, почти не спал, спросите у бригадира. Вот приехал чуток подремонтироваться, и опять в поле. Сейчас под кран голову засуну, через десять минут буду как стеклышко. А что я крикнул вам, извините, чего-то взбрело в башку: мол, испугается инженер али нет. Так что, извиняйте, без злого умысла.

– Ладно, Суетин, отрезвеете – идите к трактору.

К вечеру Суетин зашел в Алешину конторку.

– Я затем, чтобы зла на меня не имели, а то я клейменый на всю жизнь вроде. Три года в лагере лес валил, а все за драку, из-за Верки. За ней, за Веркой, начал было приударять Колька, сын начальника райпотребсоюза. А начальник важный – все от него зависело, и колбаса, и мануфактура, обувка какая – все в евонных руках, в бурках ходил. Я Кольку предупреждал пару раз, а он, дурак, однако, в спор со мной ввязался. Я ему челюсть свернул и зубы какие выбил. Все руками. А он меня оглоблей по хребтине огрел, еле двумя ведрами отлили. А потом судили – мне три года, а ему год. А Верка мне досталась. Все писала: дождуся тебя, Колька мне не нужон. Мы с ней живем душа в душу. Двух пацанов родила – Петю и Ваню. Дал ей слово не пить, и не пью, только она разрешает по случаю событий. Вот пропахал две недели – коробка в тракторе заела. Поехал в мастерскую. А Верка смеется: «Много ты таких событий наберешь за сезон, смотри у меня» – строгая, но справедливая. Она у меня медсестра, школу специальную кончила, ученая. К ней вся деревня ходит лечиться. Доктор наш ее всегда хвалит: в ней медицинский талант… А справедливость наша какая: за мною судимость тянется, а с Кольки судимость сразу сняли. Сейчас он снова сидит, не знаю за что, не интересуюсь. Когда кусок пальца потерял, в мастерской, к ней поехал. Она с ним возилась, возилась, укол в задницу сделала. Я не хотел, и так, мол, заживет, а она мне по шее. Хорошая она у меня, Верка.

Вскоре в ближайшей от МТС деревне был престольный праздник, совпавший с рабочим днем. Народу понаехало много, все родственники, все друг друга знают – праздник. Имя святого, в честь которого праздник, старухи произносили с придыханием, а за какие заслуги, чем знаменит – никто толком не знал, спорили. Число точно знали по церковному календарю, а календарь такой замызганный весь – число видно, а о славе святого не прочтешь. Церкви в деревне давно не было – где-то в конце двадцатых годов активисты «Союза воинствующих безбожников» разрушили колокольню, иконостас, ликвидировали церковную утварь. А позднее, в сохранившемся четверике устроили склад колхозного имущества и магазин. Главным товаром в магазине был хлеб в буханках и водка, когда привозили. В остальные дни на дверях магазина висел большой амбарный замок. Водку на престольный праздник в каждой избе запасали заранее. Обязательно к этому дню открывались двери магазина, уж постаралось сельпо по случаю праздника – и водка, и хлеб, и разные диковинные консервы: болгарские компоты двух видов, и приправа к мясу с трудным названием, и бобы соевые, и еще какие-то заграничные консервы, конфеты двух сортов, баранки с маком – всего было полно, а магазин разнесли за час. Повесили на его дверях амбарный замок… и пошла гульба. В некоторых избах столы накрывали, а в тех, где мужикам было невтерпеж, хлобыстали водку из горла, закусывая конфеткой, или чем попало, или вообще ничем. К полудню принарядившаяся, по возможности, во все лучшее, самое нарядное, пошла молодежь деревни гулять от избы к избе, где под гармошку, а где и без гармони – компаниями. В первых рядах шли девчата с цветастыми платками на плечах, в нарядных кофточках, блузках, кто в туфлях на низких каблуках, а кто и на высоких, кому что удалось купить по случаю или у спекулянтки. За ними шли парни, тоже приодетые, но уже под мухой. Гуляли две-три компании, всего не больше двадцати человек вместе с приехавшими. Запевали девчата, парни, подшучивая друг над другом, недружно подхватывали. Впереди каждой компании крутилась мелкота, тоже принаряженная – кто изображал пьяных, взявшись под ручку, шатаясь и падая, выкрикивая слова из песен или бранную ругань, кто гонялся один за другим.

– Митька, откеда у тебя слова такие нехорошие, кто научил?

– Папаня!

– Папане можно, а тебе нельзя, мал еще. Ох, лучше бы и не спрашивала.

На скамейке сидели старухи и, охая, вспоминали, как раньше праздники проводили:

– В деревне человек двести, да столько же наезжало. И не один день, неделю, а то и боле. Председатель ругается, а у нас праздник. И драки были до смерти, кажный праздник ентим кончался.