Тебе посвящается

Варенье было вкусное. Чай – душистый. Одна беда – рот расползался в ухмылку. Дело в том, что Костяшкин представил себе вдруг, какие рожи скорчили бы прияте­ли – например, Шустиков,– увидя, как он попивает ча­ек с заслуженной учительницей и депутатом Ксенией Ни­колаевной. Шустиков прямо ошалел бы, рот разинул... От этих мыслей становилось щекотно. Удерживать смех – почти невмоготу. И не думать о Шустикове он был тоже не в состоянии. От старания сохранить при­стойное выражение лица Костяшкин буквально взмок.

В последнее время Шустиков занял особое место в жизни Костяшкина. Это был не просто приятель – по­мощник в беде, спутник в развлечениях, советчик. Нет, это был приятель-указчик. Костяшкин и не пытался с ним быть на равной ноге.

Никто не объяснял Костяшкину смысл жизни так ко­ротко и просто, как новый приятель. По словам Шустикова, все умные люди были ловчилы. Например, его дядя, зубной техник, обжуливал клиентов так, что комар но­су не подточит. На каждой золотой коронке он наживал полграмма, а то и грамм золота. У него была дача, обстав­ленная мебелью красного дерева, и каждый год он ездил в Сочи. Дядя был восхитительный ловчила. Учителя, го­ворил Шустиков, также ловчилы. Они только стараются «зашибить деньгу». На остальное им наплевать. По край­ней мере, умным. Сам Шустиков собирался «халтурить и не попадаться» и приманивал Костяшкина такой же бу­дущностью.

Сейчас, в гостях у Ксении Николаевны, Костяшкип впервые усомнился – правда, слегка, самую чуточку – в том, что говорил ему Алексей. Не похоже было, чтоб Ксения Николаевна «зашибала деньгу». Слишком скром­ным, даже скудным было убранство ее комнаты. И она, несомненно, умная, Ксения Николаевна, а вот... Не ста­ралась, что ли, как Алешкин дядя, нажить побольше доб­ра?.. Костяшкин даже спросил для проверки (может, он не все видел, что-то от него утаено...):

– У вас только одна эта комната?

Ксения Николаевна удивилась:

– Конечно. Я одна – зачем же мне больше! А ты по­чему спросил?

Он не мог ответить почему. Но, чтоб вывернуться, сказал, указывая на фотографии в простенке:

– Я думал, вы с сыном...

Ксения Николаевна взглянула на фотографии, и ли­цо ее на мгновение стало каким-то отрешенным и безза­щитным. Но сейчас же это выражение сменилось спокой­ным, чуть отчужденным.

– Мой сын убит в сорок третьем году, – сказала Ксе­ния Николаевна. – Ему было семнадцать лет. А пятнадца­ти ушел в народное ополчение: сумел упросить.

Она опустила глаза.

«Сын у нее не был шкурой. Сын был орел. Сумел упро­сить... А Шустиков все же брехун: «Умные зашибают деньгу, на остальное плюют».

– Вам, может, нужно чего сделать? – спросил Ко­стяшкин, скрадывая деликатность своего вопроса отры­вистым тоном и все-таки стесняясь этой деликатности.

– Сделать? Да что же сделать?.. Если б ты оказался умельцем, может, штепсель мне переставил бы к изго­ловью.

Но в электротехнике Костяшкин смыслил мало, о чем и пожалел.

– Вот Станкин умеет, – сказал он, – для него это пу­стяк сущий.

– Ну хорошо, – сказала Ксения Николаевна, – это и вообще пустяк, который внимания не стоит. Слушай, я хочу, чтоб ты понял очень важную вещь!

Голос Ксении Николаевны стал подчеркнуто серьез­ным. «Неужели выпытывать что-нибудь будет?» – мельк­нуло в голове у Костяшкина. Но она ни о чем не стала его спрашивать.

– Может быть, ты уже и сообразил это сам, но, мо­жет быть, и нелишне сказать тебе вот что... – Ксения Ни­колаевна остановилась в затруднении, потянула к себе газету, взяла толстый синий карандаш (им она, вероят­но, подчеркивала в ученических тетрадях ошибки и ставила отметки) и провела на белой полосе вверху газеты прямую линию. – В твоем возрасте человек часто нахо­дится на развилке дорог. Он выбирает не только буду­щую профессию, не только определяет свое призвание – к чему стремиться, но и еще одно – каким путем идти. – Ксения Николаевна провела вторую линию, перпендику­лярную первой. – Есть путь честный. Есть путь недо­стойный. Тех, кто идет по этим разным путям, – Ксения Николаевна прикоснулась графитом к перпендикулярным линиям, – разделяет пропасть, которая ширится очень быстро.

Костяшкин смотрел на синие линии. Продолжаясь в пространстве, они бесконечно удалялись одна от другой. На уроке геометрии это было ему совершенно безразлич­но. Сейчас это странным образом касалось его, поистине к его жизни относился небрежный чертежик...

– Если человек ушел по дурной дороге недалеко, то может... ну, как бы это сказать?.. несколькими прыжка­ми, что ли, вернуться на честный путь. И вот сейчас, сто­ит тебе захотеть, ты можешь на него вернуться очень бы­стро... Но с какого-то момента это будет поздно сделать. И тогда возвращение займет годы времени.