Тебе и Огню

 Теперь мы оба киваем головами в знак согласия с нашим пониманием этого высокоштильного Тининого акта стихосложения.

 Я цитирую:

 ...становится рядом и смотрит в его ключицу,

 читает его по движению каждой жилки

 и знает, что будет. И знает: когда случится

 все то, что им шепчет папирус, им надо жить, как

 двум кастам, идущим единой дорогой веры,

 совпавшим друг с другом, как соль и прибрежный камень...

 - Это же не её стихи, - говорит Лена, - ты говорил, что...

 - Да неважно, чьи они, - говорю я, - Тинины, не Тинины... Ей нравятся...

 - Тине?

 - И мне и Тине, и, надеюсь, тебе тоже.

 Лена кивает - нравятся.

 - И теперь, - говорю я, - смотри что получается. Получается, что...

 - Что?

 - Вот и весь тебе ключ, - говорю я. - Теперь-то уяснила?

 - Теперь-то!..

 Теперь мы улыбаемся.

 - Так вот всё дело вот именно в таком порядке буковок: «эс», «те», «а», «эн», «о»... Это ясно?

 - Как день! - говорит Лена.

 - Но здесь ещё вот какая изюминка.

 - Клубничка! - говорит Лена.

 - Нет, - говорю я, - изюминка, цимус!

 Лена слушает.

 - Рифма! Гомер! Накаты волн...

 - Понимаю, - говорит Лена.

 - Так вот, если все это... и набор буковок, и рифма, и смысл, и интонации, и Тинин голос и... накаты волн... Если всё это совместить, сгустить, сжать, сопрячь...

 Вот ведь где Тинина sal atticum! (Аттическая соль, - лат.). Правда она никакая не аттическая, без всяких тонкостей и изысканностей... Соль как соль... Но - соль! Как «Вы - соль земли». Да-да, именно так: Вы, Тина - соль земли!

 Лена кивает - да-да! Затем спрашивает:

 - Тинин?

 - Что «Тинин»? - спрашиваю я.

 - Голос, - говорит Лена.

 - Только! - говорю я. - Только Тинин! В том то и дело, что ничей другой, кроме Тининого. Только Тинкин! Ты слышала, как она поёт?

 Лена мотает головой из стороны в сторону: э-а...

 - Вот этот-то сгусток энергии, - говорю я, - и выстраивает в наших хромосомах такую последовательность этих самых нуклеотидов - составных частей ДНК - так их упорядочивает и структурирует, что эта биомасса, неудачно прозванная кем-то homo sapien,сом, и оЧеловечивает его, делает из ничтожного хомика Величественным Homo! Это как заклинаниями и песнопениями поднять многотонную глыбу на вершину пирамиды!

 - Да, - говорит Лена.

 - Да, - говорю я.

 - Хуже атомной бомбы, - говорит она и поправляет себя, - крепче, сильней!

 - Вооооооот...

 - Понимаю, - говорит Лена.

 - Это - как генные мутации, только наоборот. Не к упадку, уродствам и разложению, а к расцвету, совершенству и величию. Такова сила слова!

 Я не только разъясняю Лене принцип действия Тининого оружия, я и сам уясняю - вот где силища сил!

 - Это не какие-то там HARPы с их смерчами и цунамими...

 - Цунамами, - говорит Лена. - Цунами.

 Тепрь мы смеёмся, хохочем что есть силы и слёз!

 - Да-да, ты это уже говорил: HARPы - просто детский лепет.

 Мы просто ухохатываемся..

 Я понимаю: это смех признания понимания Тининых рифм. И слов, и букв и буковок... И особенно - промежутков между буквами, паузами, которые тоже наполнены Тиной. Тининого оружия!.. «Глаголом жечь сердца людей»!.. Что может быть очистительнее этого Тининого огня?!

 Ничего!..

 А ведь вода и огонь - это очистительное оружие богов. И богинь!

 «...совпавшим друг с другом как соль и прибрежный камень...».

 Здесь соль: совпавшим!..

 Хотя здесь абсолютный Тинин запрет! Как камень! На пути к «друг с другом». Это я тоже понимаю. А Лене незачем это знать.

 Поздний вечер, мы стоим с Леной у окна в обнимочку, высота, я уже говорил, высота птичьего полёта... Шестнадцатый этаж... Или двадцатый...

 Лена вдруг декламирует:

 «...в этом городе на хватает Питера Пэна

 И питерское серое небо огромно

 И проникает в тебя внутривенно... Капельно...

 Здесь так дышится морем и временем... Как нигде...

 (Отчего же так больно?)

 Оттого что я здесь - временно».

 - Кто такой Питер Пэн? - спрашиваю я.

 О том, что «я здесь - временно» у меня и мысли не мелькнуло. Это станет ясно

 потом. Вскоре.

 - А скажи, - спрашиваете Лена, - что ни Гомер, ни Петрарка, ни Шекспир, ни Пушкин не обладали способностью покорять сердца и умы...

 - В такой мере как Тина - никто, - говорю я, - разве что в незначительной степени... Скажем, Рембо... И, конечно, Пушкин, особенно Пушкин для россиян... Как и Данте для итальянцев, как и Байрон для англичан, а Гёте - для немцев... Тина же, понимаешь, Тина... Это как эсперанто!

 - Понимаю, - говорит Лена, - конечно, понимаю.

 Вскоре, ближе к полуночи, Лена-таки возвращает мои мысли к Жоре.

 - Мы с тобой совсем бросили его на произвол этих твоих...

 - Ничего не бросили, - спорю я, - ничего подобного! Жора всегда с нами. Но как тебе Тинин ключ?

 Лена смотрит на меня с нескрываемым любопытством: я ещё никогда Тиной так не восхищался.

 - Золотой, - говорит она, - золотой! Все ларцы мира ему подвластны.

 Я удовлетворённо киваю: абсолютно все! Всенепременно! Все до единого! И теперь этот Тинин ключ в наших руках! Это - спасение... Это - власть... Ну да! Это власть над миром...

 - Разве ты жаждешь власти?

 Ленуся моя дорогая! Да нет в мире мало-мальски разумного человека, не мечтающего о шапке Мономаха, о короне, о скипетре...