Тебе держать ответ

Лорд Грегор смотрел на месиво цветных полотнищ внизу и думал о том, чего так давно не видел, — о море. Море! Он думал об этом ещё во времена первого нашествия андразийцев, произошедшего на его памяти. Фосиган давно построил бы флот, но берега Бертана слишком скалисты, в них мало бухт, подходящих для портов. Лес для строительства растёт на земле фосиганских септ, подходящие для портов берега держит Одвелл, у свободных бондов — деньги, сохраняемые от конунговых податей, и каменоломни для дорог. Это большое дело, и делать его можно лишь вместе. Когда-то нашествия варваров и чёрная оспа объединяли Бертан. Слишком давно не было ни варваров, ни оспы… Фосиган всегда знал, что стоит ему ввязаться в драку всерьёз — он увязнет в ней так же, как Одвелл. Пока же Северный лорд успешно перетягивал на себя внимание и зло свободных бондов — они не смели кусать за пятки великана из Сотелсхейма, потому с лаем носились за хищником помельче, старым, больным хищником, один за другим терявшим своих детёнышей. И с торжеством, и с болью смотрел на это Грегор Фосиган. Он мог бы быть на месте Дэйгона, если бы что-то сложилось тогда иначе… если бы Дэйгона не подкосило предательство старшего сына, если бы он не сдал тогда…

Сыновья. Всё так или иначе сводится к сыновьям. Дэйгону не везло и здесь: старший, Тобиас, предал отца со всей безрассудностью юности, навязав своему клану смертельную вражду с Эвентри. Двое младших тоже не понимали его, а лучший из них полёг от руки Анастаса Эвентри. Оставшийся же чересчур вспыльчив и глуп, и теперь, после смерти отца, от него не будет никакого проку — Одвеллы увянут и растворятся в суровой мгле истории так же, как многие великие кланы до них. «А я? — спросил себя Грегор Фосиган. — Кого я оставлю после себя?» Квентин ещё слишком юн. Он мог бы вырасти мудрым, рассудительным, разумным правителем, но ему не хватает характера. Лорд Грегор особенно ясно увидел это после прошлогодней истории с борделем, в которую он так глупо впутался, и из которой не выбрался бы сам, если бы не Эд…

— Эвентри снова прислал парламентёра, — кашлянув, проговорил Давон. — Мой конунг, может быть, вы всё же…

— Оставляю стену на вас, Адрик, — не дослушав, перебил тот. — Если заметите малейшее движение в лагере — немедленно дайте мне знать.

Он повернулся и стал спускаться, и недовольное «Да, мой конунг» полетело ему в спину, будто ком грязи. Лорд Фосиган не обернулся. Он не ответил ни на один из взглядов, обращённых к нему, пока спускался со стены и шёл по городу к Верхнему Сотелсхейму — пешком, так же, как прибыл сюда. Ему хотелось хорошенько рассмотреть город, заглянуть в глаза его обитателям, которые вот уже без малого сорок лет безоговорочно верили ему. Он знал, что их вера не пошатнётся даже из-за вражеской армии, стоящей у ворот. Знал… и всё же хотел лишний раз убедиться в этом.

За два месяца, которые Сотелсхейм провёл в осаде, город мало изменился. Две из трёх рыночных площадей опустели, торговля велась лишь на центральной, исконно принадлежавшей самим сотелсхеймцам. Цены там выросли впятеро и продолжали расти, несмотря на то, что Фосиган постоянно пополнял городские амбары провизией из собственных закромов. В целом же город, казалось, жил привычной жизнью, даже повеселел, ибо лорд Грегор распорядился увеличить число и размах развлечений для народа. Больше балаганов, больше эля, больше казней. С последним было проще всего: головы с плеч конунговых септ полетели ещё до того, как армия Эвентри приблизилась к Сотелсхейму. Дерри и Иторн, беспрепятственно пропустившие трёхтысячную армию под бело-красными знамёнами, первыми легли на плаху. Фосиган надеялся, что это послужит предостережением для остальных. Но страх не мог дать им копья, которых у них не было. Ни один из его септ не был способен в одиночку сдержать подобную силу. Они заламывали руки и строчили в Сотелсхейм жалостливые письма, пытаясь оправдаться, молили о помощи. Лорд Грегор поморщился, вспоминая эти письма. Помощь! Это они, его септы, обязаны были прийти на его зов, а уж никак не ему, их конунгу, полагалось бросить всё и очертя голову кинуться им на выручку…

Хотя именно это он должен был сделать. Раньше, намного раньше, чем стало очевидно, что те, кто присягнули ему на верность и кого он многие годы считал своими людьми, предадут его так же легко и охотно, как сам он предал клан Эвентри двенадцать лет назад.

Эвентри прошёл сквозь земли его септ, как горячий нож сквозь масло. И вот он у ворот, а уличные шуты кривляются на площадях, разыгрывая сценки, в которых белобрысые карлики забираются на шею к великанам с конунгским венцом и с гиканьем гоняют их на потеху толпе, встречавшей это зрелище хохотом, за которым таился страх. Год назад он велел бы вырвать этим шутам языки. Сейчас же — он знал, что они правы, и ему некого винить в этом, кроме самого себя.