Так Шаббат проводит свое время, притворяясь, что думает без знаков препинания, — Джеймс Джойс вкручивал нам, что люди думают именно
По крайней мере, хватило ума не пойти на авеню Си, где он лично раздавал помидоры всем, пришедшим на премьеру. Сейчас там небось какая-нибудь мрачная дыра с индийской кухней. Не пошел он и через Томкинс-парк туда, где когда-то была его мастерская, где они с Рози трахались так долго и яростно, что кровать на колесиках проехала половину расстояния от стены до двери к тому времени, как ему пора было одеваться и бежать обратно, чтобы успеть к возвращению Никки из театра. Очарование тех отношений теперь кажется фантазией двенадцатилетнего мальчика. И тем не менее, это было, с ним и с Розеанной Кавана, только что закончившей Беннингтонский колледж. Когда Никки исчезла, он, невзирая на смятение, слезы, терзания, был счастлив, как только может быть счастлив молодой человек. Дверца открылась, и Никки упорхнула. Эта дикая мечта знакома любому.
Поволокло, бросило вперед, расплющило, взбило, как тесто в мамином миксере. И наконец, вывезло на заднице на берег и оставило ободранным и обожженным болью, протащив по гальке кипящей волной, под которую не успел поднырнуть. Поднявшись на ноги, он не понял, где он собственно, — возможно, в Бельмаре. Но он стал яростно грести на глубину, туда, где мерцала поднятая вверх рука Морти, откуда слышался его зов: «Геркулес! Сюда!» Морти-то попадал в любую волну; оцинкованный нос какого-нибудь катера рассекал воду, а Морти вскакивал на волну верхом, и если был прилив, скользил от буйков до самых мостков. Они, бывало, потешались над мальчиками из Виквайка, Ньюарк. Эти ребята не умели кататься на волнах. Эти еврейские мальчики из Ньюарка все боялись полиомиелита. Они уговаривали родителей разрешить им пойти поплавать в бассейн в парке в Ирвингтоне, покупали билет, и — готово дело — полиомиелит. Так что родители предпочитали возить их на побережье. Евреи из Джерси-Сити ехали в Бельмар, евреи из Ньюарка — в Брэдли. Мы резались с ними в очко. Ребята из Виквайка научили меня играть в очко, а потом я усовершенствовал свое мастерство на флоте. Эти поединки в очко стали легендой в нашей тихой заводи. Удвоить ставку! Ставлю еще пять долларов! А еврейские девочки из Виквайка на пляже Бринли-авеню в своих раздельных купальниках, со своими голыми виквайкскими животами! Он любил, когда они съезжались на лето. Все остальное время до следующего года только и развлечений было, что слушать радио и делать домашние задания. Тишина и уединение. И вдруг начинает что-то происходить, на улицах Осбери не протолкнуться, на пристани в Брэдли по ночам полно молодежи. В День памяти павших спокойная жизнь городка кончалась. Все девчонки Осбери шли в официантки, учащиеся колледжей в очередь выстраивались за работой. Осбери был центром, потом Оушен-фоув, методистское «местечко», где нельзя было ездить на машине по воскресеньям, потом Брэдли. На пляже полно было еврейских девушек со всего Джерси. Эдди Шнир, вор, промышлявший на стоянках, на которого мы с Морти работали, предупреждал: «Не путайтесь с еврейскими девчонками. Приберегите это для шике. Никаких гадостей с еврейскими девушками». А с еврейскими мальчиками из Виквайка, которые, как уже сказано, не в ладах с волнами, мы устраивали соревнования по катанию на волнах, спорили с ними на деньги. Морти всегда выигрывал. Наши дивные последние летние каникулы перед тем, как Морти ушел в армию.