Театр Молоха

– То, что там написано, очень важно! – с нажимом повторил Никодим Иванович. – Вы непременно должны это прочитать!

– Да что там такое написано? – седой злобно завращал глазами. – Что ты мелешь?

Кордовский молчал. И тут до Даши дошло, что его слова были обращены не к этим смуглым мужчинам, а к ней, Даше. Он хотел привлечь ее внимание! Это она должна что-то прочесть… что именно? Да ясно же – то, что он написал на картонном прямоугольнике! Ведь он писал поспешно, поняв, что сейчас появятся незваные гости, значит, это что-то очень важное!

Даша поднесла картонку к неплотно прикрытой двери шкафа. Через щель проникало немного света. В первую секунду она поняла, что это не просто картонка, а плоская упаковка спичек, какие продают в барах и кафе. На ее чистой стороне Кордовский и нацарапал свою записку. Даша напрягла зрение и с трудом прочла кривые, расползавшиеся строчки:

«Через заднюю стенку, потянув зонтик, вниз по лестнице до бычьей головы, дальше вспомнить детский стишок».

Чушь какая-то! Бессмыслица! Какой зонтик?! Какая бычья голова?! Какой детский стишок?!

Даша вновь выглянула в щелку, словно надеялась, что Кордовский еще что-то ей подскажет.

Но ему было явно не до нее.

– Что ты его слушаешь? – сказал напарнику усатый. – Не видишь – он нам вешает лапшу на уши! Тянет время! Сейчас я с ним поговорю по-своему!

Усатый злоумышленник склонился над Никодимом Ивановичем и коротко, без замаха, ударил его по шее.

Кордовский вскрикнул от боли, голова его качнулась, как у тряпичной куклы.

– Отвечай, когда тебя спрашивают! – рявкнул седой. – Говори, где она!

Кордовский молчал.

– Ты заговоришь! Ты запоешь соловьем! У меня и не такие язык развязывали! – вторил седому усатый.

Громила надавил пальцами на глазные яблоки Кордовского.

– Говори, старый слизняк, где она? – процедил он, сверля Никодима Ивановича холодным, полным ненависти взглядом. – Говори, скотина, или ослепнешь!

Никодим Иванович застонал и вдруг упал лицом на стол.

– Что это с ним? – удивленно проговорил усатый.

Второй бандит прижал пальцы к шее Кордовского и раздраженно бросил:

– Мертв!

– Да я вроде не так сильно нажал…

– Не так сильно! – передразнил его стриженый. – Много ли старику надо? – Он вдруг низко склонился над Кордовским, принюхался и удивленно проговорил: – Пахнет горьким миндалем! Ты тут ни при чем. Старик перехитрил нас, принял яд!

– Что же теперь делать?

– Черт с ним! – седой внимательно огляделся по сторонам. – Она не могла уйти! Он спрятал ее где-то здесь!

Мрачный взгляд обежал лабораторию, остановился на дверце шкафа.

Сейчас он откроет шкаф, найдет Дашу… О том, что произойдет дальше, нетрудно догадаться. Судя по тому, как они обращались с Кордовским, Дашу тоже не ждало ничего хорошего…

Даша вновь взглянула на записку Никодима Ивановича.

Когда он писал ее, он, наверное, знал, что скоро умрет, значит, это не может быть бессмыслицей!

«Через заднюю стенку, потянув зонтик…»

Наверное, речь идет о задней стенке шкафа!

Даша обернулась.

Ее глаза уже привыкли к темноте, и она разглядела в шкафу висевшие на плечиках лабораторные халаты, черное мужское пальто… рядом с ним на металлической перекладине висел старомодный зонтик с изогнутой деревянной ручкой.

Даша потянула этот зонтик, и задняя стенка шкафа беззвучно отъехала в сторону. Из-за нее потянуло сыростью и холодом.

Раздумывать было некогда, и Даша шагнула в темный проем. И тут же стенка шкафа вернулась в прежнее положение, отрезав ей путь назад.

Даша испуганно оглянулась. У нее за спиной была глухая каменная стена, и в ней – никакого следа двери. Даша стояла на маленькой площадке, вниз вели крутые каменные ступени. Откуда-то сверху пробивался слабый свет.

Как там было написано? «Вниз по лестнице до бычьей головы…» Другого пути все равно не было, и она пошла вниз по ступеням.

С каждым шагом ей становилось все холоднее. Ледяная сырость пронизывала Дашу до костей. Вскоре, однако, спуск кончился. Лестница уперлась в глухую каменную стену, на которой виднелся барельеф в виде бычьей головы с диском между рогов.

Ну да, все именно так, как написал Кордовский.

А что теперь?

Даша достала спичечную упаковку с запиской Никодима Ивановича, с трудом перечитала ее при слабом свете, проникавшем откуда-то сверху.

«Вниз по лестнице до бычьей головы, дальше вспомнить детский стишок…»

Эти слова показались ей бессмыслицей.

Какой стишок? Что имел в виду Кордовский?

Впрочем, первая часть записки сначала тоже показалась ей бессмысленной, но в итоге она помогла ей сбежать от убийц Кордовского. Значит, и в этих словах должен быть какой-то смысл.

Даша начала лихорадочно перебирать в памяти детские стихи, хоть в какой-то степени подходящие к случаю. Единственное, что ей приходило в голову: «Идет бычок, качается, вздыхает на ходу: «Ох, доска кончается, сейчас я упаду…»

Никакого проку от этого стишка не было. Никакого выхода он не подсказывал и мысли внушал самые мрачные. Казалось бы, детские стихи должны внушать радость и оптимизм, а тут такое – бычок качается, вздыхает, вот-вот упадет… как можно читать маленьким детям такую откровенную чернуху?