Театр Молоха

– Ах, роль… – протянула Невеселова, и стало ясно, что она полностью в курсе событий и, разумеется, в этой ситуации она отнюдь не на стороне Александры. – И какую же?

– Это вас не касается, – сухо ответила Александра и ушла.

* * *

Даша вошла в прихожую и поймала себя на том, что ей до судорог не хочется возвращаться домой. Свекровь к ней опять привяжется, наговорит гадостей… Муж примется чего-то от нее требовать – внимания, сочувствия, ласки… У нее не было сегодня никаких сил ни на кого, особенно на свекровь.

Казалось, она уже привыкла, научилась не слышать, не замечать этого – как говорится, в одно ухо влетело, в другое вылетело, но в последние дни, после поездки на дачу с Изольдой, что-то в ней изменилось, и привычные обиды стали невыносимыми.

Судя по ботинкам, Димка уже был дома. Даша заглянула в кухню, увидела ссутулившуюся спину мужа и тут же наткнулась на раздраженный взгляд свекрови.

– Я уж тут кормлю твоего мужа, – проговорила Лидия Васильевна с фальшивым смирением. – Мужчина пришел с работы, а его никто и не накормит!

– Почему же никто? – ответила Даша, еле сдерживаясь. – Вот вы и кормите…

– Да, как будто у него нет жены!

– Я, между прочим, тоже работаю!..

Тут Даша сообразила, что говорит не совсем то. Получается, что с завтрашнего дня она как раз не работает. Уволилась она – по собственному желанию.

– Не знаю, не знаю! – свекровь демонстративно отвернулась и загремела кастрюлями, чтобы заглушить возможные возражения. Впрочем, она привыкла, что невестка не смеет ей возражать.

Даша несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы справиться с охватившим ее возмущением, развернулась и ушла в свою комнату.

И замерла на пороге, как громом пораженная.

В их с мужем спальне как будто Мамай прошел. Платяной шкаф был широко открыт, вещи в беспорядке валялись на полу. Ящики стола выдернуты и перевернуты. Фотография деда была сброшена со стола и надорвана, фарфоровая рамочка разбита. И большой старинный альбом семейных фотографий, в тяжелом бархатном переплете с серебряными застежками, тоже лежал на полу, старые пожелтевшие снимки выпали из него и рассыпались веером.

Когда два года тому назад они приняли решение жить вместе со свекровью (то есть они, эти двое, просто вынудили ее дать согласие), Даша сделала в квартире перестановку.

Сколько Даша себя помнит, они жили в этой квартире втроем – они с мамой и дед. Бабушка умерла еще до ее рождения, отца Даша не помнила. Квартира была большая, трехкомнатная, и у каждой комнаты был свой хозяин. Дед много работал дома – что-то писал или редактировал, принимал учеников, так что Дашу приучили с раннего детства не входить к нему в кабинет без стука. Он тоже, перед тем как войти к ней в детскую, спрашивал – можно ли…

Зато как Даша любила проводить время в его кабинете! Дед сажал ее на колени, они вместе рассматривали книжки со старинными гравюрами, проложенными папиросной бумагой, дед учил ее играть в шахматы и многим другим вещам. Он рассказывал ей обо всех, кто был изображен на старинных пожелтевших фотографиях, и о каждом человеке – что-то свое, особенное. Это были только ее воспоминания, даже мама не всегда знала, о чем они разговаривают.

После свадьбы Даша решила устроить свою спальню в бывшем кабинете деда, ей не хотелось, чтобы свекровь трогала его вещи. Димке она тоже строго-настрого это запретила.

Она убрала кое-какие книги на антресоли и отдала соседке на дачу старинные дубовые полки, взяла из маминой комнаты трехстворчатый платяной шкаф и старинный туалетный столик красного дерева с резным зеркалом. Перед зеркалом стояла парочка фарфоровых маминых безделушек и флакон из синего хрусталя. Сейчас флакон с отбитой крышкой валялся на полу.

Старый кожаный диван, на котором спал дед, выбросила еще мама – кожа прорвалась, и наружу торчал конский волос. Зато письменный стол был в хорошем состоянии, Даша установила на нем компьютер, и еще осталось много места для фотографий.

Свекровь она поместила в бывшую детскую, там сделали ремонт и поменяли мебель и занавески.

И вот теперь она стояла на развалинах своего тщательно оберегаемого мирка в полном отчаянии.

Кто это сделал?! И зачем?!

Слезы хлынули из ее глаз, она сунулась в карман жакета за платком, и в руку ей попалась камея. Даша привычно сжала ее в кулаке, и тут ее переполнило возмущение. Такого она простить не могла! И смолчать тоже не получится: ее просто распирало от злости. Впервые в жизни Даша оказалась во власти неуправляемого гнева. Он рвался наружу, сдерживаться больше не было сил.

Она развернулась, влетела в кухню и закричала:

– Как вы посмели?! Что вы делали в моей комнате?!

Лидия Васильевна побледнела, встала, приоткрыла рот, но тут же опомнилась и проговорила обычным своим презрительным голосом, каким всегда разговаривала с невесткой:

– Что это за тон? Как ты со мной разговариваешь? Что за базарная интонация? Ну да, конечно: это твое истинное лицо вылезло наружу! Хоть бы мужа своего постеснялась! Впрочем, чему я удивляюсь? Я всегда знала, что ты собой представляешь!