Театр любви

— Вы словно в детство впали. Сюсюкались, как первоклашки. Я думал, у вас на самом деле что-то серьезное.

— Мы столько лет не виделись. — Я почувствовала, как мои щеки заливает краска. — Но почему я ничего не помню?

— Вы сидели в обнимку на полу возле фонтана, облизывали друг друга, называли всякими «рыбками», «котиками», «ласточками». Потом Саша носил тебя на руках. Потом ты встала перед ним на колени и просила у него прощения.

— Ты за нами подглядывал?

— Ты сама попросила, чтоб я остался.

Стас снова заходил по комнате. Руки его беспокойно двигались.

— Прости, Стас.

— Хватит нюни распускать! — рявкнул он так, что я чуть не оглохла. — Вам уже не по пятнадцать лет.

Наконец он угомонился, уселся в кресло возле зеркала. Я видела его профиль на фоне окна. Я подумала, что Стас с годами стал похож на хищную птицу.

Я сделала над собой усилие и спустила ноги с кровати. Стас даже не пошевелился в своем кресле.

— Мне нужно в Москву. Апухтин волнуется.

Стас опять взвился в воздух и мгновенно очутился возле меня.

— Черт бы его побрал, этого мента! Следит за каждым твоим шагом. Кто дал ему такое право?

— Что с тобой, Стас? Я не узнаю тебя.

Он обмяк, как проколотая камера.

— Не перевариваю, когда суют нос в чужие дела, — пробормотал он и отошел к окну.

Я приняла холодный душ и почувствовала заметное облегчение. Ко мне постепенно возвращалась память.

…Мы сидели на зеленом ковре, и Саша показывал мне фотографии. Их было так много! На них был запечатлен чуть ли не каждый шаг моей жизни. С юности и по сегодняшний день. На фотографиях я всегда была одна. Это была настоящая летопись одной отдельно взятой жизни — моей.

— Видишь, я всегда был рядом с тобой. — Наклонившись, он поцеловал меня в родинку на левом предплечье. Он и раньше так делал.

— Но почему я не видела тебя? Ты снимал издалека?

— Я не хотел, чтоб ты меня видела. Я был недостоин тебя.

Потом он увлек меня в большую комнату. Она была пустая, если не считать большого экрана на стене и двух кресел. Едва мы вошли туда, как погас свет и на экране появилась я. Я сидела у окна своей прежней квартиры на проспекте Вернадского и курила. У меня было грустное отрешенное лицо.

— Это перед тем, как ехать в загс, — вспомнила я. — Но ведь в комнате никого не было, а это снято не с улицы, а изнутри. Я не спала всю ночь, когда стало рассветать, уселась возле окна. Неужели это снято скрытой камерой?

Не помню, что он мне ответил: мое внимание целиком было поглощено происходившим на экране. Уланская и Саша занимались любовью на медвежьей шкуре, расстеленной на полу возле горящего камина. Камера то и дело выхватывала Сашино лицо. Судя по его выражению, акт любви доставлял ему огромное наслаждение.

— Нет, — прошептала я и зажмурила глаза.

— Она погибла, — услыхала я его голос. — Она так напоминала мне тебя.

Я встала. В ту же секунду погас экран и вспыхнул свет. Саша тоже встал. Я повернула голову, и наши взгляды встретились.

— Любимая, — прошептал Саша. — Я так тебя хочу. Все эти годы я думал только о тебе. О том, как положу к твоим ногам все, что у меня есть. Отныне мы с тобой будем вместе.

— Ты любил ее. Зачем ты показал мне, как вы с ней занимались любовью? Неужели ты не понимаешь, как это пошло и мерзко?

— Я хочу, чтоб между нами не было никаких тайн. К тому же плоть, как говорится в Библии, — трава.

— Ты не прав. — Я покачала головой. — Наша плоть тоже должна быть чистой. Иначе и душа запачкается.

Было еще одно воспоминание. Вернее, фрагмент воспоминания, обрывок. Мне в лицо бросилась кровь, когда я вспомнила…

Я сидела в кресле. Саша присел на корточки и положил голову мне на колени. Я погрузила пальцы в его густые шелковистые волосы. Я словно воспарила в неведомые выси. Вдруг Саша поднял голову и глянул на меня виновато и испуганно.

…Я выскочила из-под душа и, завернувшись в махровое полотенце, выбежала в коридор.

— Стас! Это был не он!.. Слышишь?

Стас стоял в дверях кухни, сложив руки на груди. Мне показалось, он стоит там давно.

Я съежилась и поплелась в комнату. Ноги подкашивались. Пришлось снова лечь.

Стас появился через несколько минут.

— Он остался таким, каким был двадцать лет назад, — лепетала я, разговаривая сама с собой. — Он… Нет, этого не может быть! Ну да, он такой, каким я хочу его увидеть. Но это же противоречит законам природы, правда?

Стас стоял в углу и бесстрастно смотрел на меня.

— Я принесу тебе поесть. Ты так похудела за последние дни. — Он вернулся с подносом. Чего там только не было: осетрина, красная икра и прочие деликатесы. — Ешь, — велел Стас и поставил поднос на тумбочку возле кровати. — Иначе окончательно свихнешься.

— Я не сумасшедшая. Я столько пережила за последние несколько дней. Ты даже представить себе не можешь, Стас, сколько я всего пережила. На нем же годы не отложили ни малейшего отпечатка. Это так странно.

— Потому что он очень богатый. Он может себе позволить быть каким захочет.

Стас намазал маслом и икрой хлеб и поло жил мне на грудь. Потом второй, третий… Икра напоминала мне капли крови.

— Ты чокнулся, да?