Те же и Скунс

– Ментов, что ли, позвать, пристрелили бы… Снегирёв по-прежнему молча взялся за металлический край. Плечо, рикошетом вспоротое пулей, немедленно отозвалось, но всё-таки он слегка подпрыгнул, лёг на край животом и свесился вниз. Собачий подросток тянулся к нему, умудряясь кое-как привставать на передние лапы. Алексей различил чёрную «маску» на морде и плотную мохнатую шерсть, ещё кое-где сохранявшую красивый пепельно-серый окрас. Наёмный убийца зацепился носками кроссовок за выпуклое ребро, чтобы не свалиться вовнутрь, подхватил пса «под мышки» и сильным рывком выволок вон.

Стонущий плач тут же сменился совершенно истерическим визгом. Юный зверь, настрадавшийся на три жизни вперёд, благодарил человека как мог: визжал, пытался лизнуть. Нос у него был сухой, потрескавшийся и очень горячий.

– На шапку берёшь?.. – догадался бомж. Ему, кажется, было обидно, что такая простая и выгодная мысль не посетила его самого.

Кавказский недоросль был хотя и тощий, но довольно увесистый. Пока добрались домой, он оттянул Снегирёву все руки. Он очень боялся, что его опять бросят, и отчаянно пытался объяснить человеку, что делать этого ни в коем случае не следует. Скоро он совсем выбился из сил и к концу путешествия висел мешком, закрыв глаза и надсадно дыша Снегирёву в больное плечо. Уже недалеко от подъезда опять пришлось идти мимо помойки; пёс тут же очнулся, запаниковал и попытался завыть. Снегирёв строго цыкнул на него, и он пристыженно смолк. Перед дверью квартиры Алексей без особых церемоний перехватил кобеля правой рукой, вытащил ключ и смутно припомнил что-то там такое насчёт всеобщего согласия жильцов на обзаведение живностью. Ой, да гори всё оно тихим огнём…

Пёс был мокр, вонюч и чудовищно грязен. Снегирёв, не мудрствуя лукаво, сразу поволок его в ванну – отмывать горячей водой. Кирюшка Кольчугин держал породистого ротвейлера; наверняка он подскажет, где раздобыть хорошего ветеринара…

– Ух ты! – с уважением сказала Витя Новомосковских, попавшаяся в коридоре. – Это кто, кавказка? A как нас зовут?

Она держала в руках только что опорожненный детский горшок.

– Рексом нас зовут, – сказал Снегирёв. Кажется, не зря он в этой коммуналке прожил почти полгода. – Фен не одолжишь потом, шубку нам посушить?..

«Прилетит вдруг волшебник…»

– Наташа! – окликнули её, когда она выходила из дому.

По утрам нынче стояла кромешная темень, однако во дворе ещё сохранялось несколько фонарей, и под одним из них Наташа увидела знакомые эгидовские «Жигули». Из машины приветливо махал рукой Лоскутков:

– Залезайте, Наташенька. Вместе поедем.

– Александр Иванович? – удивилась она, забираясь в тёплый салон. На улице было весьма неуютно, и внезапная перспектива поездки на автомобиле вместо электрички (до которой, кстати, ещё было идти и идти по длинной пустой улице) радовала несказанно. – Александр Иванович, а как так получилось?..

– Да просто нечаянным образом, – ответил Лоскутков и тронул «Жигули» с места. – Мимо ехал, дай, думаю, подхвачу заодно…

Автомобиль, направляемый рукой опытного водителя, уже выворачивал на шоссе. Наташа смотрела сквозь лобовое стекло, в который раз убеждаясь, насколько всё рядом, когда есть машина. Минувшим летом, побуждаемая завистью к Алле и особенно к Кате, она пробовала бегать трусцой. Так вот, расстояние от дома до этого самого поворота она одолевала за десять минут. А тут – оглянуться не успела…

Потом по правую руку мелькнул и пропал в темноте приземистый дом, с которым у Наташи было связано одно любопытное воспоминание. Опять-таки летом, во время утренней пробежки, она видела, как открылась дверь парадного и наружу вышел человек со спортивной сумкой в руках. Крепкий, симпатичный молодой мужчина, может быть, даже чем-то неуловимо похожий на Лоскуткова… Он потоптался возле крылечка, озираясь кругом со счастливо-недоуменным выражением налицо, потом увидел Наташу: «Девушка, вы не подскажете, как тут на мет… на электричку пройти?..» Наташа остановилась и добросовестно объяснила, уже понимая особым чутьём, что парень, блаженно щурившийся на рассветное солнце, только что вышел от женщины. За которой, по-видимому, вчера устремился с такой безоглядной решимостью, что не только адреса не заметил – вообще Пушкин за Озерки готов был посчитать…