Но пока еще идея была на самой сладостной стадии - отбора стихов. Маша доставала тетрадки, куда юный поэт переписывал с клочков и листочков все имеющееся у него наследие. Процесс отбора заключался в последовательном чтении одного за другим стихотворений и окончательного решения: публиковать или нет. Маша читала, Толя решал, не забывая при этом спросить:
- А вы бы напечатали?
И тогда их души окончательно сливались в блаженном единстве.
Вот этому занятию они и предались в первый новогодний день. Колосова бесстыдно тонула в очаровании чувственных и пряных юношеских стихов. Они волновали, будоражили, затрагивали самые тонкие струнки души и, чего греха таить, тела, кажется, тоже. Все так непонятно, путано... Глаза Толи зажглись хрустальным лучами, и эти лучи, казалось, прожигали ее насквозь. Маша хлопала глазами, чтобы согнать набегающие от преизбытка чувств слезы. И все-таки, даже в такой трогательный момент, откуда-то из подсознания вынырнула ехидная цитатка из школьного сочинения: "Талант его сила и орудие".
Дело медленно, но верно двигалось к финалу, когда в дверь позвонили. Колосова сразу поняла, кто это. Как быстро она научилась различать его звонок! Орлов собственной персоной.
- Привет, - бросил он с порога, и вид у него был уже не такой победительный, как вчера.
- Что с вами? - невольно спросила сердобольная хозяйка. - Вы неважно выглядите.
- Спал в машине. Вот, зашел поблагодарить за праздник. Чаю дадите?
- Да, конечно, конечно, - засуетилась Маша. - Вы есть хотите?
- Не откажусь.
Она двинулась на кухню, а Игорь следом за ней. Увидев Толю, который сосредоточенно раскуривал трубку, гость хмыкнул:
- Те же и граф.
Юноша сдержанно кивнул в знак приветствия, а на реплику не ответил. Пока Маша хлопотала у плиты, соображая яичницу, мужчины строго молчали. Тягостную тишину нарушил телефонный звонок. Маша успела накрыть на стол, поставить перед Игорем остатки вчерашних деликатесов и тарелку с дымящейся яичницей. Последним жестом предложила гостю белоснежную салфетку и схватила трубку:
- Да?
Конечно, это Милка проснулась и тут же стала названивать по телефону.
- С Новым годом! Ну, давай рассказывай! - скомандовала подруга, явно настроенная на долгую беседу. Колосова зримо представила ее нежащейся в горячей ванне: в одной руке телефонная трубка, в другой - дымящаяся сигарета.
- Привет, Мил. Я тебе потом позвоню, хорошо?
- Ты что, не одна? - Маша представила, как Милка подпрыгнула в ванне.
- Да. Ну пока, - не дав подруге разразиться гневной тирадой, Колосова поспешно положила трубку.
Тарелка гостя была уже пуста. Ничего себе проголодался! Впрочем, она сама слюнки глотала: при Толе не очень-то разъешься. Маша безнадежно заглянула в холодильник в поисках чего-нибудь съестного, и в памяти не к месту всплыла очередная цитата из школьного сочинения: "Плюшкин уходил, звеня ключами, на поиски пищи для своей кучи".
Очевидно все еще голодный, Орлов вдруг, ни слова не говоря, поднялся и направился к входной двери. Не успела хозяйка и рта раскрыть, как дверь за ним захлопнулась. Колосова растерянно взглянула на Толю, который делал вид, что ничему не удивляется. Ну что ж... Странный гость странно поступает. Бывает. Только вот вернуться в прежнее состояние творческой эйфории уже не было никакой возможности. Толя напряженно молчал, а Колосова мысленно металась в поисках нужных слов. Ничего не придумывалось.
Чтобы как-то сгладить неловкость молчания, Маша взялась мыть посуду. Она сильно вздрогнула и чуть было не уронила чашку, когда хлопнула входная дверь, не запертая на замок. На кухне вновь нарисовался Орлов. Он свалил на стол пакеты, груженые всякой снедью. Маша ахнула:
- Что это?
- Еда, - коротко ответствовал мужчина и помог Маше разложить продукты в холодильнике и на полках кухонного шкафчика. Оттеснив Колосову от плиты, он взялся жарить мясо. Через плечо бросил в сторону Толи:
- Картошку чистить умеешь?
Толя, видно, обомлел от такой наглости, но ответил:
- Могу попробовать.
Маша с ужасом представила, как юный поэт в чистейшем черном свитере встанет к мойке под грязные брызги и возопила:
- Я сама!
Однако Орлов настроен был серьезно.
- Сидеть! - рявкнул он, и Маша шлепнулась на табурет.
- Ему полезно поучиться: в армии пригодится, - пояснил Орлов, всунув в руку поэта картофелечистку.
- А вы служили в армии? - удивилась почему-то Маша. Она опять подчинялась гостю, как под гипнозом.
- А как же, служил. Это теперь щенки бегают от армии, а мы свое оттрубили...
На удивление, Толя тоже подчинился Орлову и принялся неумело снимать кожуру с картошки.
Маша не могла на себя надивиться. Почему она до сих пор терпит этого нахала? Расхозяйничался. Покрикивает, ей слова не дает сказать. Однако она сидела и с восторгом наблюдала, как ловко он обращается со сковородкой, трепетно колдует над мясом, посыпая его солью и перцем. Просто поэма! Что странно, и Толя не протестует, покоряется!