— Но ведь Комрад…
— Он был твоим произведением. А Тамареск дитя Тау. Нигде, кроме Тау, он не выживет. Сквозь открытую дверь сможешь ходить ты, Тау, раз он смог воплощаться, и кошки, и все, кого ты придумала. В твоем мире они не будут иметь никакой силы, кроме облика. Но я чувствую еще что-то, — шаман прикрыл глаза и замолчал.
— Что же? — нетерпеливо спросила я.
— Не так скоро, но уже близко. Близок тот момент, когда родится нечто невообразимое, новое, то, чего никогда раньше не было, то, что сможет закрыть дверь между твоим миром и Тау, — медленно сказал он, — не бойся, девочка, не все так страшно. Все будет так, как ты того хочешь.
— Я смогу попасть в Тау, если вдруг окажусь в родном мире?
— Я не знаю. Я не слишком знаком с Вселенной, но боюсь, она постарается тебя не пустить.
Мне стало совсем грустно, я ковырялась в тарелке, кушать совсем не хотелось.
— Не печалься, девочка, смотри веселее, — сказал Ангикоха, встал, раскланялся и вышел.
— Вот наговорил гадостей, а потом "Не печалься, девочка", — продребезжал Гай, пародируя великого шамана.
— Я все слышу, господин Кабручек, — раздался из-за неплотно закрытой двери голос Ангикохи.
— Ну, и что? — пожал плечами Гай, отправляя в рот кусочек шашлыка из баранины.
— Свята, ты не хочешь прогуляться? — спросил Тамареск.
— Хочу, — я быстро встала.
— Извините, друзья.
— Какие могут быть проблемы, Тама, все в порядке, — серьезно сказал Михас.
Глава 14. Горькое счастье
Мы гуляли по анфиладе, тягостно молчали и теснее прижимались друг к другу.
— Можем представить, что я просто скоро уеду ненадолго, — сказала я, — Глупая мысль, конечно. Но когда у меня крыса умерла, я так сделала. Я ее похоронила даже в кораблике из газеты. Страшно подумать, Тама, я в своей жизни до тебя любила только ручную крысу.
— Ну, я могу порадоваться, что чем-то лучше крысы, — улыбнулся Тамареск, — Боюсь это гнилой номер, из той поездки ты можешь и не вернуться… и я как назло не могу последовать за тобой. Почему ты не придумала меня?
— Хватит уже мне выдуманных молодых людей… плавали, знаем. Мне не понравилось, понимаешь ли, — кривлялась я, — обними меня крепче, пожалуйста, мне холодно.
— На улице жара, а мне тоже холодно, — удивлялся Тама, — Может, это хлад могильный простирает к нам свои потненькие ладошки?
— Ох, ну и метафоры у тебя. Я возьму себе, мне понравилось, — засмеялась я.
— Пойдем наверх, здесь действительно ужасно холодно. У нас с тобой солнечная сторона, там должно быть пекло.
— Ага, завернемся в фольгу и ляжем спать…
— Зачем? — вытаращил глаза Тамареск.
— Запечемся в собственном соку, будем все такие вкусненькие, печеные, — засмеялась я.
— Жуть какая.
— Зато умрем в один день.
— В твоем мире это какой-то особый шик?
— Любить до гроба проще, если быстро, — выдала я, — Это не шик, просто есть на родине у меня такая присказка: "Жили они долго и счастливо, и умерли в один день".
— Запеченные в фольге, — договорил Тамареск, — Но тогда тебя не заберет Вселенная.
— И тебе не придется меня терять.
— Странной притягательности вариант. Сомнительный, я бы сказал.
— В любом случае, давай-ка поднимемся к солнцу поближе.
Мы вошли в жаркую комнату, я сразу же открыла окно.
— Душно здесь, как в духовке, ей богу, — откомментировала я.
— Кошмар, — согласился Тама.
Он подошел ко мне и обнял, нежно пощекотал ушко губами. Моя тога поползла куда-то вниз, я не осталась в долгу и сдернула с одеяния Тамареска брошь. Кусок ткани, в который он был замотан, упал на пол. (Здесь необходимо отметить, что национальная тога в Ардоре носится без нижнего белья и мужчинами и женщинами).
— Ах, вот ты какая коварная, — возопил он в комичном гневе и толкнул меня на постель, — за это я тебя съем!
Съесть он меня, конечно, не пытался, не для того разворачивал он мой фантик, чтобы сожрать, как конфету. Веселость наша довольно скоро сменилась нежностью. Тамареск неповторимо сочетал все, что я люблю. Все, что было, было слишком восхитительно, чтобы остаться правдой. Но и сном это не было.
Мы стали единым целым, я впервые почувствовала не просто соединение мужчины и женщины, а единство двух душ. Словно огромный охранный купол объял весь НАШ мир, и его уже ничто не могло разрушить. Все закончилось, и только ощущение "купола" осталось с нами. Какое-то время мне казалось, что мы чувствуем одинаково: он чувствует тоже, что и я, я чувствую его чувствами. Словом, мы были очень и очень счастливы, и не верилось, что когда-нибудь расстанемся. Это уже невозможно.
— Вы все правильно сделали, дети мои, — раздался ехидный голос Великого Шамана.
— Уйдите, Ангикоха, — лениво отмахнулась я, — Я не одета.
— А я и не подсматривал, я почувствовал. Это весь Тау почувствовал. Боюсь, что и Вселенная, отвернувшаяся на секунду, тоже… почувствовала…
Глава 15. Немного о повадках Великих Бабочек