Татарский отпрыск

Андрей Михайлович перекрестился. Петр сделал то же.

— Все-таки была когда-то местом родимым, — молвил он задумчиво.

Большинство воинов остановились, подобно нашим друзьям, и смотрели на Москву.

«Кому-то суждено увидеть тебя, матушка земля родимая?» — думал не один из них.

Потом опять дальше, опять вперед и вперед. Скучно в походе! Короткий привал где-нибудь у затянутой льдом речки, ночевка в какой-нибудь деревушке, если встретится такая на пути, а то под темным шатром звездного неба, при трепетном свете костров. И так до самого Запорожья.

А время шло. Наступала весна. Все чаще и чаще становились проталины; больше и больше чернели покрытые льдом реки, а на деревьях уже кое-где начали появляться то белый, пушистый зародыш листа, то молодой, свежий листочек, еще не развернувшийся вполне, боящийся нежданного холода, но уже красящий своею светлою зеленью серый фон обнаженного дерева.

Скоро места пошли иные, чем раньше. Лесов нет, только степи, лишенные травы, покрытые еще местами снегом, белевшим на черной почве, как белый плат на груди великана-арапа.

Дошли до Кременчуга. Запорожцы уж тут. Ждут.

Ласково встретили чубатые казаки своих друзей-приятелей, пришедших из самого сердца матушки святой Руси. Тут уж некогда было тосковать, некогда вспоминать о крае родимом! Строили струги. Работа кипела, прерываемая изредка молодецкими попойками и потехами с веселыми запорожцами. Живо оснастили ладьи, спустили на воду, едва вскрылась река, и поплыли по батюшке-Днепру буйному в синее море, а там и к сердцу татарщины, к Крыму.

И сразу пошла удача! Лишь добрались до Очакова, полонили судно татарское, взяли пленных немало. Ближе к Крыму захватили второе судно, но эта победа не так дешево стоила, как первая: чуть сам Адашев жизни не лишился; тут же легли и первые жертвы.

V Первые жертвы

Словно стая диковинных морских птиц несутся легкие струги по волнам древнего Понта Эвксинского. Море, верно, хочет быть «гостеприимным» не только по имени [6], а на самом деле — так ласково встретило оно своих гостей. Уже который день оно тихо и лишь слегка, будто люльки, покачивает утлые ладьи воинов.

Небо безоблачно. Было бы жарко, если бы легкий и ровный ветер немного не умерял зноя.

— Иване, а Иване! — раздался голос рулевого с одной из ладей.

— Че-его? — крикнул в ответ спрашиваемый, рулевой же другого струга, плывущего первым в той длинной ленте, какой растянулись лодки.

Это был загорелый, полуседой запорожец, видавший всякие виды на своем веку, не раз уже ходивший с казаками в Крым и побывавший как в татарской, так и турецкой неволе.

— Глянь-кось? Что это там такое? — произнес первый, тоже немолодой, опытный казак, вглядывавшийся в какую-то точку вдали, заметную только для зоркого казацкого глаза.

Разговор между перекликавшимися велся, конечно, на малороссийском наречии.

Иван приподнялся и, приложив руки к глазам, защищая их от солнечного блеска, стал внимательно вглядываться вдаль.

— Чи то облако, чи то не облако! — проворчал он с досадой, напрасно стараясь рассмотреть, что виднеется вдали.

— Ой, Иване, то не облако! Нешто не видишь, как движется? — проговорил первый рулевой.

Иван продолжал вглядываться.

— Гайда, казаки! — крикнул он вдруг. — То корабль татарский!

Этот окрик оживил всех. Утомленные зноем и тихим покачиванием, немного даже дремавшие со скуки казаки, стрельцы и дети боярские все сразу встрепенулись. Едва полоскавшие прежде воду весла пришли в движение.

— С Богом, вперед! — проговорил Данило Адашев, снимая шапку и крестясь. — Возьмем и этот корабль, как первый.

— Знамо дело, возьмем! Вперед! — молвили ему в ответ стрельцы и дети боярские.

— Гайда! — гаркнули казаки.

Десятки рук заработали. В помощь веслам поставили кое-какие паруса, благо ветер был попутный, хотя и слабый.

Струги полетели, как птицы. Скоро уже можно было рассмотреть тяжелое татарское судно. Татары, должно быть, еще не заметили лодок, так как продолжали по-прежнему плыть им навстречу. Быстро уменьшалось расстояние между плывшими друг к другу русскими и татарами и вскоре стало настолько незначительным, что с корабля нельзя было не заметить ладей. Судно, однако, шло по-прежнему направлению, плывя прямо на лодки.

— Эге! татарин сам хочет тоже, видно, драться! Добре! — говорили казаки, еще усерднее налегая на весла.

«Жжж»… — прожужжала стрела мимо уха Ивана-рулевого и, не задев никого, упала в море.

— Ага, брат! Начинаешь! Ну, погоди ужо, лайдак [7]! — молвил спокойно Иван.

За первой стрелой полетела вторая, там прожужжала третья, потом посыпались десятками, наполнив воздух своим своеобразным пением.

Стрелы мало причиняли вреда плывущим, их свист только раздражал воинов и пробуждал жажду боя.

— Готовь крючья! — скомандовал атаман запорожцев.

— Все готово, батька! — ответили они.