ТАСС не уполномочен заявить…

И рука ее автоматически потянулась к записной книжке. Но открывать ее она не стала. Женщина сначала набрала свой московский домашний номер телефона. Но там никто не ответил. Лариса позвонила на дачу. И там — молчание. Журналистка теперь часто, волнуясь, звонила домой. Заканчивался октябрь 91-го. Лариса находилась с мужем в Канаде уже семь месяцев.

Она опять вздохнула и наугад открыла записную книжку. Книжка раскрылась на букву «Л». Глаз сразу выхватил телефон Лариски-актриски. И подталкиваемая естественным женским любопытством, журналистка набрала московский номер, прикрывая трубку рукой.

На другом конце провода отозвалась мама Васильковой.

— Могу я поговорить с Ларисой? — был осторожно задан вопрос.

— А Ларочки нет в Москве. Она вышла замуж и теперь живет в Италии. А кто ее спрашивает? — поинтересовалась женщина.

— Знакомая, — тихо ответила Лариса.

— Вас очень плохо слышно, — сказала мама Васильковой.

— Я сейчас перезвоню…

Но перезванивать она не стала. И так всё было ясно.

«Какой знакомый голос», — подумала мать актрисы, так и не дождавшись повторного звонка.

Лариса положила трубку.

«Понятное дело, кому достался этот красавчик-аристократ», — усмехнулась она.

Антонио ее не волновал абсолютно. Вспыхнуло — и погасло, не успев начаться.

Совсем другое дело — Мишель. Ну, вот почему он вдруг приснился? И она открыла записную книжку на той странице, где был записан ленинградский телефонный номер музыканта. И быстро набрала его, снова прикрыв немного трубку рукой, еще не решив, будет она говорить или нет.

На том конце телефонного провода отозвался глуховатый женский голос, и Лариса сразу поняла, что разговаривает со своей несостоявшейся свекровью.

— Это вас беспокоят из Москвы, дирекции концертных программ, — сказала журналистка, а сама подумала: какой дирекции, каких программ…

— Очень даже кстати, что вы сами позвонили, — обрадовалась женщина. — А Мишенька вам собирался звонить. В смысле, в Москву. Ведь, понимаете, какое дело… Так всё изменилось вдруг. Наверное, он с вами разорвет контракт. Впрочем, он сам вам всё доложит.

— А почему он решил разорвать контракт? — осторожно попыталась прощупать почву Лариса.

— Теперь наш сын будет жить во Франции. Он женится. И мы — его родители — тоже уезжаем из России. Вот квартиру уже продаем, — разоткровенничалась женщина и вдруг насторожилась, — а вы, собственно, кто? С кем я разговариваю? С секретарем Петра Семеновича?

— Я референт, точнее, ассистент, — сказала тихо Лариса. — Извините, вас очень плохо слышно, — и добавила, — да, вы правы, пусть лучше Михаил сам позвонит Петру Семеновичу, — и повесила трубку.

«Так вот к чему этот сон, — вздохнула женщина, — выходит, предчувствие меня не обмануло».

Оказывается, Мишель женится! Хоть бы, одним глазком взглянуть на его избранницу! Она бы сразу всё поняла о ней: достойна та его или нет. Ведь вокруг столько хищных и злых женщин! А она так не хочет, чтобы он попался в лапы какой-нибудь их них. Она так желает ему счастья. Ведь он его достоин.

Ах, Мишель, Мишель, я не знаю, зачем мы встретились. Как ты сказал: мы две песчинки, затерянные на путях мирозданья. Но я так благодарна судьбе за эту встречу. Ты навсегда останешься жить в самом потаенном уголке моего сердца. Заветный мой, но теперь уже — такой запретный…

А я вышла замуж. Возможно, ты это как-то тоже почувствовал: и поэтому женишься?

Может быть, это и правда, как ты сказал, что мы встречались в каких-то там прежних жизнях? Или встретимся еще — в будущих? Не знаю, не знаю… Но я желаю тебе счастья. Ты его достоин. А я… Я так счастлива. И знаю, что ты бы порадовался за меня, потому что ты искренне желаешь мне счастья… И у меня — замечательный муж. Он меня так любит. И я жду от него ребенка… Но мой муж ужасно ревнивый. Именно, по отношению к тебе. Он нас видел в тот холодный московский день в кинотеатре «Зарядье», представляешь? И мы чуть не поссорились из-за тебя на четвертый день нашего медового месяца! Но ты никогда не узнаешь об этом, теперь уже никогда…

… Когда Аристарх вошел в «Корреспондентский пункт», он увидел Ларису, сидящую к нему вполоборота и в задумчивости. Правая рука ее лежала на телефонной рубке, а левую она держала на груди.

«Как странно держит она руку, как будто… — была первая его тревожная мысль».

— Арис, ну, наконец-то! — Лариса поднялась и бросилась навстречу мужу, — я так соскучилась.

Они обнялись.

— Ларчик, скажи, почему до тебя невозможно дозвониться? Я останавливал таксиста чуть ли не у каждого автомата. А у тебя всё время было занято.

— Я в Москву звонила родителям. Но телефон не отвечает. Решила, что они на даче. А на дачу, сам знаешь, как трудно дозвониться. Набирала, набирала…

— А почему ты руку держала на груди, неужели… сердечко?

— Арис, Арис, — и женщина с нежным укором посмотрела на мужа. — Ну, я же говорила тебе. — Грудь наливается, и поэтому иногда немножко побаливает, — и она умышленно прикоснулась рукой, теперь уже, к правой груди.

Он обцеловал ее лицо и спросил: «А почему глазки воспаленные. Ты плакала?»