Читаем Тартак (на белорусском языке) полностью

Пад гару ён не мог бегчы; станавiўся i, закрываючыся рукамi ад ветру, кашляў; пасля, аддыхаўшыся, зноў бег па жыце на гару да ям... Высахла ў роце, як ад палу; патрэскалiся вусны i зрабiлiся салёныя, аж горкiя; высахла на грудзях чорная рубашка са старым сапсаваным блiскучым замочкам - замочак раз'ехаўся зверху данiзу. З рубашкi, калi Алёша датыкаўся да яе локцямi, адставала i адвальвалася камячкамi гразь - рудая, патрэсканая, што пацёртая яловая кара. Было горача ўсяму: смылела ад сонца галава; гарэла шыя; паапякаў, мусiць, скуру на носе - не дакрануцца пальцамi...

Ён быў падумаў, што не бачыць нiдзе сонца - як схавалася куды.

Пасля яно паказалася з-за дыму - вiсела высака ўгары, малое i белае-белае, не глянуць, вiсела над самай вёскай - звярнула даўна з паўдня: усё роўна як была пара займаць на адвячорак у поле кароў...

Алёша пачуў, як яму раптам забалела ў калене нага - ударыў, калi Махорка зганяў яго з мяхоў з калёс. Балела паяснiца, як усё роўна дзе яе зламаў; совала ў галаву, калi лучаў босай нагой на камень. Ён тады аж сцiскаў зубы. На зубах трашчаў пясок...

Алёша бег на гару да ям; станавiўся, тады зноў бег... Бывала, яму здавалася, што ён бяжыць не жытам дамоў, да вёскi, па пяску, а балотам з Тартака на Пунiшча...

На гары ля ям у соснiку было сiне ад дыму, i Алёша доўга цёр кулакамi вочы: нiчога не бачыў, як заступiла. Пасля ён выбег з соснiку на поле, якраз там, дзе да вайны быў калгасны капец i дзе людзi з вёскi хавалi бульбу. Зямля ад капца ляжала буграмi, яе нiхто не зраўняў, i Алёша пазнаў гэта месца, узбiўшыся з нагамi...

За соснiкам рваў яшчэ горшы вецер, сек па шчоках жарствой - гнаў яе, мусiць, дарогай з загумення - i нiчога не было вiдаць...

Алёша быў, мусiць, закрычаў, бо пачуў, што папярхнуўся, i яму зноў падвярнула пад грудзi блага...

За соснiкам, дзе стаяла вёска, усё было заслана дымам, як i ў кутку на пасецы пад Пагуркам, дзе расло жыта.

З зямлi ўсюды iшоў клубамi дым, буры i цяжкi, як дзёгаць; яго, здавалася, не браў i вецер. Дым iшоў высака ўгару - уровень з соснiкам, бялеў, тады яго гнуў да зямлi вецер i гнаў дарогай да ям на жыта...

Алёша ўбачыў, як вецер з дымам гонiць iскры, маленькiя, дробныя, што пясок, - падымае ўгару i сыпле тады на зямлю, як сее. Па зямлi ў тым месцы бегаў агонь. Агонь быў белы, як сонца, i ад яго калола ў вочы; здавалася яшчэ, што iскры лятуць усё роўна як з-пад зямлi...

Запахла гарэлай бульбай i сырой глiнай. Зарваў быў вецер, i тады ўсё заслаў дым - нiчога не пазнаць...

Алёша падбег да самых ям - да дарогi. Ямы былi старыя - асыпалiся, аб'ехалi... На жоўтым пяску на дне ў iх расла трава...

Перабегшы дарогу, ён быў аглянуўся: у кутку над лесам, недзе над Дзвiнасой, у небе вiселi чорныя, што вуголле, самалёты, як i ўчора надвечар... Там несцiхана грукала - усё роўна як грымеў гром.

Тады Алёша адразу пазнаў сосны ля фермы на дзядзiнцы. Яны раслi ля дарогi, што вяла з вёскi да ям... Вялiкiя, вышэй лесу, таўстыя, не ашчапiць i ўтраiх рукамi, падсечаныя тапарамi, у ямах i ў дуплах, дзве старыя сасны здаўна стаялi ў канцы вёскi, дзе некалi былi могiлкi...

На большую былi ўсцягнулi барану для бацяноў, даўна, Алёша не помнiць калi, вялiкую, мусiць, нечую з гумна. Бацяны яе не зачапiлi; яна ляжала ўгары на сасне - белая, выгарала на сонцы, нагнулася краямi ўнiз, як пераламаная... Баялiся, каб яна не звалiлася на галаву. Алёша пазнаў барану - згледзеў здалёку...

Тады ён згледзеў вулiцу... Белая ад пяску, яна iшла вёскай, як дарога ў полi...

У яго затраслiся ногi...

Ён пазнаў яшчэ, што стаiць ля Боганчыкавага плота на дзядзiнцы. Плот абгарэў - быў ля самага хлева - пачарнела жэрдзе. Агонь гнала з двара па зямлi, i ля плота выкацiла сухую, прыбiтую нагамi траву. Вецер сагнаў з яе чорны попел, i ля самай зямлi з пяску было вiдаць белае карэнне...

Пасля ён падумаў, што Юзюк недзе на Палiку... Юзюк астаўся жыць...

Над соснамi далёка-далёка ўгары краталiся воблакi - адно над адным цяжкiя, белыя, што гурбы, i, здавалася, халодныя; нiжэй iх вiселi чорныя, што зямля, з жоўтымi краямi тулягi: паўзлi ў другi бок, за раку - за Дальву...

1967

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии