Читаем Тартак (на белорусском языке) полностью

Тартак (на белорусском языке)

Иван Пташников

Биографии и Мемуары18+
<p>Пташников Иван</p><p>Тартак (на белорусском языке)</p>

Iван Пташнiкаў

Тартак

Аповесць

Памяцi мацi

1

У галаве круцiцца, здаецца, усё на свеце. Можа, гэта ад цяжкой хады...

На загоне ля лесу - на ямах - Наста наступiла на стары, шырокi, як лапаць, халодны казляк. Стала свежа ў нагрэтую ў пяску i паколатую аб iржышча нагу.

Да ям з вёскi не было дарогi, да iх пад'язджалi кожны раз полем, калi вазiлi ўвосень сыпаць бульбу i ездзiлi даставаць вясной, i Наста iшла па старым, прыбiтым скацiнай i калясьмi загоне. На загоне яшчэ было знаць старое ржышча: сiвое i пачарнелае, яно ляжала на цвёрдай зямлi, як парассыпаная з ахапка дробная салома, i па iм пайшлi ўжо расцi падбярозка i пырнiк. За падбярозку чаплялiся босыя, збiтыя аб каменне ногi, i трэба было трымаць у дзве рукi мех, бо можна паляцець носам у зямлю. Рассыплеш усё на свеце...

Мех ляжаў на спiне: цяжкi i слiзкi, ён спаўзаў i спаўзаў, i Наста тады чаплялася пальцамi ля завязкi за абрублены канец i падносiла, адпусцiўшы рукi, пад падбародак кулакi - прыцiскаючы iх галавой да грудзей. Пасля, калi млелi пальцы i шыя, Наста спынялася, нагiналася ўперад i паддавала мех вышэй на плечы.

Паддаўшы, кожны раз стаяла, каб аддыхацца.

Мех быў новы, з суравога палатна, дастала сёння з шафарнi - трапiў пад рукi, - у iм толькi раз вазiлi малоць, i цяпер, калi яна паддавала сабе на плечы, з яго яшчэ церушылася мука. Жыта яна насыпала як закiнуць самой падняла з зямлi мех, апiраючы яго на сасну, што расла ля ямы, - насыпала, баючыся, каб хаця, божа баранi, хапiла, бо немец загадаў знесцi па тры пуды з хаты, каб хаця не трэба было iсцi другi раз. Бо трэба будзе зноў прасiць вартавых, уласаўцаў, каб тыя пусцiлi да ям. Уласаўцы стаялi аж трое на дзядзiнцы, на старых даўнейшых могiлках, - могiлак Наста ўжо не помнiць, адно званне ад iх асталося, стаялi ля чорненькага i доўгенькага кулямёта i не хацелi пускаць у лес. Наста бачыла, што з вёскi да iх перад ёй падышоў быў яшчэ адзiн уласавец - маленькi, кругленькi, як дзiцянё, - сказаў, мусiць, каб прапусцiлi, бо сiвы немец гаварыў у вёсцы, што пусцяць да ям...

Уласаўцы доўга не пускалi. Пыталiся ўсё, дзе схавана i што... I ад каго яна хавала жыта... Яна сказала: "ад бандытаў", бо несхаванае парасцягвалi б, а дзе б яна тады ўзяла што, калi б, як цяпер, спатрэбiлася...

Тады яны, памацаўшы яе новы мех, перакiнуты цераз руку, пусцiлi. Адняслi свой чорны кулямёт з могiлак далей, на поле, за ямы, ёй, Насце, наперад, - баялiся, каб яна не збегла, цi што?..

Жыта было закопана ў старым куфры, якi ўсягды стаяў у iх дома ў кутку ў сенцах. Яго завязлi да ям ноччу, перад самай блакадай, калi ўжо ў Камене стралялi немцы, пасля прывязлi ў мяхах жыта з шафарнi. Куфар закапалi ў старой яме ад бульбы, апусцiўшы аж на дно, - яма ўжо асыпалася, але была яшчэ глыбокая. Навярнулi зямлi, ссунуўшы берагi ў яме, пасля наклалi роўна дзёрну, прытапталi нагамi i зверху нацерушылi сасновых iголак. Куфар знайсцi было цяжка - уся зямля парыта i прытаптана, увесь бор, - i куфар не знайшлi, уцалеў.

Наста доўга яго адкопвала адна; змаглася, забалела сярэдзiна i рукi. Закопваць было лягчэй, i закопвалi ўдваiх - памог Махорка.

Жыта ў мех яна насыпала бляшанкай, што ляжала разам з жытам у куфры. Бляшанка была ад патронаў, доўгенькая, на дзве добрыя пядзi, i вузенькая. Зробленая з цынку, яна блiшчала ўся, як вядро, калi яго вышаруеш вехцем з пяском. Бляшанку пакiнулi ў хаце лунiнцы: яны прыйшлi з-пад Лагойска i стаялi перад самай блакадай два тыднi ў вёсцы. Ужо калi ў Камене былi немцы, лунiнцам ноччу скiнулi з самалёта за ямамi на пасецы парашут. Лунiнцы расклалi былi аж тры агнi, вялiкiя, як сухiя ламы ўсё роўна палiлi дзе ў лесе, - агнi былi вiдаць з вёскi. Парашут, казалi, знясло ветрам з пасекi, i ён зачапiўся за сасну ля дарогi. Лунiнцы гаварылi тады, што парашут "няўдачны": пагнуты былi скрыначкi з патронамi. Пагнутых скрыначак было многа, i лунiнцы, прынёсшы iх да Насты ў хату, - у яе стаяла аж пяць чалавек, - адкрывалi ў iх вечкi далатом i малатком, бралi пасля патроны i адзiн за адным перабiралi ў пальцах. У кожнага лунiнца стаяла скрыначка на каленях. Чатыры скрыначкi былi пагнутыя, i лунiнцы, папрасiўшы рыдлёўкi, зарылi iх разам з патронамi ў зямлю ля плота на мяжы. З пятай толькi высыпалi патроны на стол i падзялiлi, а скрыначку пакiнулi ў кутку на лаве за сталом.

У тую ранiцу, чуць свет, лунiнцы пайшлi з вёскi, забыўшыся на скрыначку, цi, можа, яна iм i не трэба была. Наста адразу схiнула яе з воч: пасудзiна - можна было ссыпаць у яе стоўчаныя крупы i, калi не пашкадаваць, можна зрабiць аж дзве таркi дзёрцi бульбу - выйшла б...

Насыпаючы жыта, яна ўсё баялася, каб не забыцца i не ўзяць бляшанкi з сабой у мех. Яна, здаецца, зарыла яе напасля ў куфры глыбока ў жыта...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии