Таро Люцифера

— Вот. Один пришлось на себя зарегистрировать. Хозяин без проблем лицензию выправил, когда я сказал, что дом пора от воров охранять.

Корсаков потянулся к оружию, но Бесов отстранил его руку.

— Славка тебе еще круче оставил. Целый ящик всякого добра.

— И ты взял на хранение? Это же срок, как с куста.

— А что оставалось делать? Мудак он, а все равно — брат родной. Так что, принести гостинцы?

Корсаков под пристальным взглядом Ивана, опустил глаза.

— Пока не надо. Съезжу в Москву на разведку, тогда решу.

— На ночь глядя, поедешь? — удивился Иван.

Корсаков кивнул.

Бесов хотел что-то сказать, но выдохнув дым, молча, расплющил окурок о каблук. Злым щелчком отшвырнул в траву.

Глава четырнадцатая

Москва встретила угаром, истеричной суетой и бьющей в глаза показной роскошью.

Людской водоворот подхватил Корсакова, смял, закружил и засосал в воронку станции метро.

Стоя на эскалаторе, подрагивая ноздрями от специфического метрошного амбре, от которого, как оказалось, успел отвыкнуть на деревенском воздухе, отводя взгляд от аляповатых рекламных щитов и вскользь рассматривая ползущий вверх по соседнем эскалатор человеческий фарш, Корсаков пробормотал:

«Эх, права провинция: москвич — это диагноз!»

Чем дольше он жил в столице, тем больше она ему напоминала совковую эстрадную диву, на шестом десятке лет дорвавшуюся до бешенных гонораров, импортного гламура и супертехнологий по продлению молодости. Все у нее было, как у звезды международного уровня, и даже круче. И загородная резиденция, и счета в надежных банках, и розовый лимузин, и кудлатый молоденький кобелек, и стая преданных барбосиков и левреток.

Только никого дальше «черты оседлости» в одну шестую часть мира ее песнопения не впечатляли. Пять шестых мира, как диву не шейпенгуй и макияжируй, видели в оплывшей даме провинциальную тетку с пафосом. Смялись в кулак и морщили носы. Но из political correctness на дверь не указывали. Тем более, что платила тетка за свои прихоти по евростандарту.

И пока в Москву идут эшелоны импортной роскоши, проплаченные тюменской нефтью, сибирским лесом и тихоокеанской треской, быть Madame Brochkinoi похабной императрицей своей расхристанной страны.

Пробежавший мимо по ступенькам молодой парень коленом пнул кофр, едва не сорвав его с наплечного ремня. Корсаков успел прижать кожаный короб к боку. Мысленно пожелал скакуну сломать себе шею, ноги и отбить все прочее.

В кофре, который носят особо продвинутые фотографы, лежали тюбики с английской масляной краской, набор немецкой пастели и рулон дорогой бумаги ручной выделки. Все — подарок Ивана. Марина сунула в кофр пакетик с чем-то съестным, одуряюще вкусно пахнущим.

Бесов убедил отнекивающегося Корсакова, что без солидного аксессуара в своем прикиде вольного художника Игорь будет выглядеть подозрительно. У любого мента зачешутся руки пошмонать по карманам неформала в поисках предметов, запрещенных к употреблению, хранению и перевозке. А так, открыл кофр, кстати, запредельно дорогой на вид, и сразу ясно — художник высокого полета. Ну а что касается остального, так то не внешний вид, а имидж, к уровню доходов и социальному статусу отношения не имеющий. Понимать надо, товарищ сержант!

На станции, куда его подвез Бесов на новенькой «Ниве», Корсаков получил еще один подарок — ключи от московской квартиры Ивана. Марина при этом согласно кивала, по глазам было видно, что это была ее инициатива.

И уже у на перроне, обняв Корсакова, Иван преподнес последний сюрприз.

— Кофром особо не тряси, — прошептал он в ухо Корсакову. — На дне найдешь петельку, дерни за нее — ларчик откроется.

— И что там? — спросил Корсаков, отстранившись.

— От Славки кое-что. Девять миллиметров, пятнадцатизарядный, — тихо прошептал Иван. Широко улыбнулся. — На сутки тебе хватит.

Глаза, впрочем, остались тревожными.

Корсаков перевесил кофр на другое плечо, поправил «стетсон», сбил с плеча прядь волос, колор — «перец с солью».

— Ва-ау! — глубокий вагинальным контральтом мяукнула девчонка на соседнем эскалаторе и ткнула в бок подружку.

Обе уткнули густо насурменные глазки в Корсакова.

Корсаков с достоинством принял на себя их восхищенные взгляды. Посмотрел из-под полей шляпы, как давний предок из-под козырька кивера гусара лейб-гвардии: со светской томностью, за которой, как вода сквозь лед, виднелась шалая удаль.

Барышни за неимением чепчиков в воздух ничего не подбросили, но явно были под впечатлением. Даже губы-бантики раскрылись, как лепестки цветка, готового принять пчелку.

«Эх, любовь! Единственная иллюзия, за которую не жалко умирать», — подумал Корсаков.

* * *

У него был план действий. Но первый же пункт в нем таил неимоверную опасность. Сорвется, весь план полетит к чертям. Точнее, уже некому будет его исполнять.

Требовалось разведать обстановку на Арбате. Как ни крути, а Арбат долгое время был постоянным местом обитания Корсакова, и самые актуальные новости могли поступить только оттуда.