Таро Люцифера

«Вот и умылся. Спасибо, товарищ! Мир не должен видеть наших слез. Иначе, какой маст гоу он у такого шоу? А меня, кстати, еще не утащили с арены вперед ногами. Готовьтесь, ребята, дальше будет еще веселей!»

Среди редких машин он вычислил грузовичок с областными номерами. Смело шагнул с бордюра и распахнув руки, преградил машине путь.

Водитель дисциплинировано ехал на минимальной скорости, поэтому легко затормозил, не поймав Корсакова на бампер.

Не дав водителю накопить нужное для мата количество адреналина, Корсаков подошел к дверце с его стороны и прилепил к стеклу стодолларовую бумажку.

Водитель, пожилой дядька деревенского вида, уставился на нее так, что на память Корсакову пришла история, имевшая место в подмосковной электричке. Кто-то из зажравшихся мальчиков, каким-то бесом занесенных в народный вид транспорта, сыграл с пассажирами мерзкую шутку. Приклеил «супер-моментом-цементом» пятидолларовую бумажку к стеклу двери внутри вагона. Дверь каким-то образом заклинилась в пазу, и обнаружилась купюра только за сто первым километром. Если кто не знает, то за сто первым километром окончательно сходит на нет потемкинская деревня по имени Москва и начинается Россия.

Корсаков был уверен, что именно такими, как сейчас были у водителя, глазами смотрели на иностранную бумажку испитые мужики, надорвавшиеся еще в молодости бабы, крашенные под Бритни Спирс и Мадонну одновременно девчонки и пацаны с первыми неумелыми татуировками на рано огрубевших пальцах.

А потом началось страшное. Сначала под шуточки и подколки пытались отодрать бумажку. Потом подрались за очередь. Потом еще раз — просто так. Потом держали совет, закончившийся исцарапанными лицами и побитыми рожами. Победила дружба. Наиболее дружная компания мужиков, отбив атаку посягателей, просто выворотила дверь и понесла вместе с бумажкой в пивняк на каком-то полустанке без названия.

— Отец, выручай! — обратился Корсаков к водителю. — Вопрос жизни и смерти.

— Что надо? — Водитель оторвал взгляд от серо-зеленого портрета американского президента и перевел его на серо-фиолетовое лицо Корсакова.

— Надо в Яхрому.

Водитель задумался. Под его кепкой сложными формулами часы конвертировались в километры, расстояния — в литры бензина, топливо — в рубли, рубли — в валюту и обратно, деньги в килограммы комбикорма для скотины, привес и надои — в литры бензина… Премьеру правительства со всеми его вицами и первыми замами и не снились такие экономические расчеты. У них — все на глазок и авось, да с оглядкой на Парижский клуб кредиторов. А тут все свое, ошибиться нельзя.

— А в Яхроме — что? — уже решившись, спросил водитель.

Корсаков отлепил купюру от стекла.

— Под Яхромой, если точно. Деревня Ольгово. Имение князей Белозерских. Там сейчас мой друг работает.

— Князем? — неожиданно улыбнулся водитель.

— Типа того.

Корсаков обошел грузовичок спереди, залез в кабину. Сразу же передал водителю деньги.

Спрятав их поглубже в карман штанов, водитель пробормотал:

— Варвара моя деньги нюхом чует. Хоть в выхлопную трубу засунь, и там найдет.

Он аккуратно тронул машину с места.

— Ты не женат?

— Уже был, спасибо.

— Во! А я, как в Библии, пока смерть, значит, не разлучит. Что за баба попалась! Не баба, а Израиль с Ливаном. Ни дня покоя. Не привезу из рейса гостинец, она меня поедом съест. Привезу, один черт жрет. Деньги зря потратил.

— Бывает… Меня Леня Примак зовут, — представился Корсаков, на всякий случай законспирировавшись.

Водитель кивнул.

— Меня — Митрий Иваныч. Кури, если хочешь.

Он сунул в рот сигарету. Игорь тоже закурил.

— По Дмитровскому, или как? — спросил водитель.

— Как вам удобнее, а мне быстрее. На трассе, Митрий Иваныч, если знаете приличную обжорку, притормозите. Я позавтракать не успел. И вас, само собой, приглашаю. Не откажитесь?

Водитель, выдержав паузу, солидно кивнул.

— Вот и прекрасно. — Игорь откинулся в кресле.

— Не мое, конечно, дело. — Мужик хлопнул ладонью по рычагу коробки скоростей и вывел машину во второй ряд. — Но где ты, парень, мешок с люзделями развязал?

Корсаков посмотрел на себя в зеркальце.

— Художник я. С Никасом Сафроновым поспорил о колористике. Зураб Церетели, это тот, что Храм Христа построил, разнимал. Скульптор он, рука, видишь, какая тяжелая.

Водитель покосился на него, потом кивнул на Парк Победы, мимо которого они как раз проезжали.

— И это дзот со змеюкой и штырь с ангелом тоже он строил?

— Сотворил, сотворил, — кивнул Корсаков. — Выложился по полной.

Водитель поморщился.

— Лучше бы он у нас в колхозе телятник отремонтировал, все больше пользы было бы.

Митрий Иваныч посмотрел на венец композиции — многометровую бетонную стеллу с едва различимым ангелом на самой острие.

— Эх, жаль, — покачал головой Митрий Иванович.

— Да, стройматериала угрохали, на микрорайон хватило бы, — подыграл Корсаков.

— Да не о том я! Жаль, что эта штыряка Борьке на башку не свалилась, когда он тут парад принимал. Вот это был бы праздник!

Водитель первым заржал над собственной шуткой.