Таро Люцифера

— «Пусть степной лис вновь напьется из Белого озера». Помните?

— А, вот вы о чем! — разочарованно протянул Корсаков.

— На могильном камне княжны Анны Белозерской был вырезан степной лис. Вчера я специально очистила камень. Сама удивилась, увидел корсака. Он свернулся в изножье, словно охранял сон княжны. Или умер от тоски на ее могиле. Точно такой лис изображен на родовом гербе Корсаковых. Золотой корсак на зеленом фоне в нижней части щита. Вы не знали об этом?

— Я на своих дворянских корнях как-то не заморачивался.

— Но знать же свою родословную надо!

Корсаков усмехнулся.

— Бабушка, пока была жива, все твердила, что я мальчик с прекрасной родословной и ужасной биографией.

Мария помолчала.

— Просто вам до сих пор не выпадал шанс сотворить свою судьбу.

— Интересно… А что такое творить судьбу, вы знаете?

— Исполнить замысел Творца.

Корсаков пыхнул сигаретой и отвернулся к окну.

— Я не буду больше отвлекать вас разговорами, — сказала Мария. — Вы подумайте получше, Игорь. Где-то должна быть отправная точка всех событий. Вы могли не придать ей значения. А теперь путаетесь, потому что спутали причину и следствие. Самое незначительно и заурядное, на ваш взгляд, на самом деле было решающим. Просто вы не сумели этого осознать. Знаете, Рерих писал, что даже муравей может стать Вестником.

— Лучше бы Рерих картины писал, а не вещал, как Будда, — проворчал Корсаков.

Он надвинул шляпу и закрыл глаза.

Мерное урчание мотора и монотонный шум дождя навевали сон.

Спать он в транспорте не привык. Считал это делом неопрятным. Славка-Бес похохатывал, объясняя, что великим искусством спать в пути владеют только колхозники и военные. Две категории граждан с философским стоицизмом относящиеся к судьбе. Мыслят просто, но правильно: ехать, не идти, а коли везут, то пока делать нечего, лучше поспать, ибо неизвестно, дадут ли поспать там, куда везут, или нет.

«Творить свою судьбу… Красиво сказала. А я знаю, что это такое. Благодаря Славке-Бесу. Семь лет выслеживать и убивать, вот что это такое! Без угрызения совести и ярости. С брезгливостью, как пальцем тараканов давить. Разрекламированный художник, мальчик-мажор из семьи с Кутузовского проспекта, престижный муж и авантажный любовник… И в одночасье — никто. Полное ничто! Семь лет, двадцать восемь трупов… И ни одной приличной картины. Вот что такое сделать судьбу, девочка!»

Убаюканные мерной качкой и густым теплом салона мысли замедлили свой бег, перестали сновать зверьками, выкуренными из своих нор.

И он вспомнил Анну.

* * *

Их глаза встретились.

И вновь все поплыло, янтарный свет залил комнату до потолка, дыхание у Корсакова сперло, сердце ухнуло в груди и замерло…

Анна на коленях подобралась к Корсакову, потянула из его пальцев лист.

— Ты — гений, — прошептала она.

Корсаков слабо улыбнулся.

Азарт работы схлынул, и усталость навалилась на него, как тюк гнилой мешковины.

— Девочка, — Корсаков протянул руку и погладил ее растрепанные светлые волосы. — Я круче! Я — бывший гений.

Трепещущие тени легли на ее лицо, и оно казалось таинственным и прекрасным.

— Зачем ты так?

— Потому что все уже было.

Анна медленно отстранилась. В глазах плескалась немая боль. Корсаков едва сдержался, чтобы не притянуть ее к себе, прижать к груди и больше не отпускать. Никогда.

Окурок обжег пальцы, и боль смахнула пелену наваждения. Он послюнявил палец, тщательно загасил окурок, сунул его в пустую бутылку и прилег на матрац.

В прихожей забухали шаги. Раздался возбужденный голос Влада, шелест полиэтиленовых пакетов и перезвон бутылок.

— Ты есть будешь? — спросила Анна.

— Нет, — сглотнув комок в горле, прошептал он.

Теплая ладонь коснулась его щеки.

Анна повернулась и крикнула в приоткрытую дверь:

— Лось, копытами не греми! Человек спит.