Тарантул (Художник Н. Кочергин)

Миша, как и в первый раз, слушал Мальцева с некоторым недоверием. Ему казалось, что враг должен говорить и думать как-то иначе.

«До чего хитер! Высказывает дельные вещи, чтобы в доверие войти», — решил он.

Мысли о природе не были новостью для Миши. Николай Васильевич тоже любил говорить о природе и порицал всякие излишества.

— Коля, а трамваи у вас ходят, как и раньше? — спросил гость. — По тем же направлениям?

— Да-а… — неуверенно ответил Миша. — Где можно, там и ходят.

— А где можно?

— Наверно, где не очень опасно. В западном направлении и в северном ходят, как и раньше, а в восточном… Я точно не знаю… Там же фронт.

— Понимаю. Мне нужно кой-куда съездить, кое-кого повидать.

— А куда?

Гость пристально посмотрел на юношу, и, как показалось Мише, глаза у него при этом заблестели. Не то ему стало смешно, не то он рассердился.

— Если хотите, я могу проводить, — предложил Миша. — Вы город совсем не знаете?

— То есть как не знаю? В Ленинграде я бывал много раз.

— А почему же к нам не заходили? Папа говорил, что вы собирались, когда в доме отдыха жили.

— Ну, это вопрос особый, — уклонился от прямого ответа гость. — Расскажи-ка лучше, как Сергей Дмитриевич себя чувствует? Много приходится работать?

— Да. Работы много. Он сейчас какой-то взрыватель изобретает.

— Это хорошо.

— Конечно, не плохо. Сюрприз фашистам будет ой-ой-ой! — сказал злорадно Миша, но этого ему показалось мало, и он прибавил: — Много им таких сюрпризов готовят… Чтобы всякую охоту отбить. В другой раз не полезут к нам.

— А ты, я вижу, очень сердит на фашистов! — с усмешкой заметил гость.

— Конечно, сердит… Я же не маленький, кое-что понимаю. Мы их не трогали. Верно? Они, как бандиты, ворвались… А теперь, наверно, каются. Ворвались, да нарвались…

Заговорив о фашистах, Миша изменил своей сдержанности и не скрывал ненависти. Да и как тут удержаться! Гибель матери, ранения отца, коварные обстрелы, бомбежки города, жестокая блокада, голод… Обо всем этом хотелось напомнить Мальцеву. Пускай знает, что наступают дни расплаты и нечего теперь скулить да жаловаться.

«Кто сеет ветер, тот пожинает бурю».

Эту фразу любил повторять Сысоев, слушая громовые раскаты советской артиллерии, которые с каждым днем становились все более мощными и грозными.

— Н-да… Ворвались, да нарвались, — задумчиво повторил гость. — Перелом в войне явный… Думаю, что скоро и на нашем фронте начнется наступление.

— На каком на нашем? — удивился Миша.

— На нашем. На Ленинградском, — пояснил гость.

Миша насторожился. Ответ Мальцева сильно его озадачил.

«О ком он говорит? Как это понимать? Неужели фашисты собираются штурмовать Ленинград? А может быть, он имел в виду Советскую Армию? Но он сказал «на нашем фронте».

— Ну спасибо, Коля, — поблагодарил гость, поднимаясь из-за стола. — Сейчас я должен кой-куда сходить. Приду вечером.

— Григорий Петрович, если вы нас не застанете, я вам дам ключ.

— Прекрасно!

— Вообще-то по вечерам Аля дома, но вдруг уйдет в магазин или куда…

Получив ключ, гость еще раз поблагодарил «молодого хозяина» и направился в свою комнату. Миша остался в гостиной. С нетерпением поглядывая на телефон, он думал о том, что нужно как можно скорее позвонить Ивану Васильевичу и сообщить новости.

Ждать пришлось недолго. Тихо напевая, Мальцев вышел в прихожую. Было слышно, как, одеваясь, он что-то бормотал, кашлял и шумно вздыхал. Наконец щелкнул замок выходной двери.

Спрятавшись за портьерой, Миша наблюдал. Вот Мальцев появился во дворе, неуклюже перебираясь через груды кирпича… Ушел. Теперь можно звонить.

Иван Васильевич оказался на месте.