Тарантул

Вернувшись с бутылкой клопиного коньяка и апельсинами, я обнаружил в гостиной кардинальные изменения мизансцены: два работника умственного труда занимались тем, что гуляли по комнате и запускали руки во всевозможные потайные местечка — под стол, стулья, в горшки с цветами, за картины, под ковры.

Бутылка выпала из моих рук, но удачно — на ногу Варвары Павловны. Она громко выматерилась, вспомнив мою маму, разрезающую, быть может, очередную человеческую тушку на операционном столе, и я понял, что можно говорить, как и прежде.

— Что за……., вашу мать?! — заорал я не своим голосом. — Можно объяснить все человеческим языком.

— А вот что! — и брызнула на стол маленькие штучки, похожие на миниатюрные наушники.

— Что это? — изумился.

— Жучки, родной, то есть подслушивающие устройства.

Я сел — стоять было выше моих сил. Более того, полностью лишился дара речи, чувствуя себя павианом на амазонской лиане.

Вирджиния заметила мое состояние, улыбнулась, плеснула коньячной бурды в хрустальные фужеры:

— Будем здоровы!

— А?..

— Алеша, для душевной анестезии!

И я заглотил жидкость без вкуса и запаха, точно артезианскую водицу. Мир не изменился и по-прежнему был напичкан загадками и таинством? Опять же „жучки“ на столе — знак нашего криминального бытия.

С брезгливостью цапнул одного из них, будто живую гниду. Вирджиния засмеялась — не бойся, он уже не кусается, и спросила разрешения погулять её боевым товарищам по дому.

Я, находившийся в легкой прострации, лишь развел руками — все к вашим услугам, господа. Потом я и Варвара Павловна начали беседовать на отвлеченные темы, но про нашу жизнь. С коньячком, чтобы прояснить общую картину мироздания. То есть со стороны весь наш разговор был похож на бред умалишенных.

— Ты кто?

— Вирджиния.

— А я кто?

— А ты Алеша Иванов по прозвищу Чеченец.

— А у тебя какое прозвище?

— В смысле?

— Как тебя зовут… твои же б-б-боевые товарищи?

— Майор ФСБ…

— Где?

— Кто?

— Майор ФСБ?

— Он перед тобой.

— Врешь, — твердо сказал я. — Я вижу только тебя.

— Я и есть майор. Только не надо задавать вопросы?

— Какие?

— Может ли быть, женщина под полковником?

— Не понял, — признался я. — Давай лучше выпьем на троих.

— На троих?

— Ну, я, ты, майор, и твой полковник, под которым ты… Где он, кстати?..

— Алешка, ты разморился, — засмеялась, накрыла пледом. — Подрыхни пока, поговорим после…

— Все это мне снится?

— Спи, дурачок…

И я провалился в лунку небытия; так, наверно, грешники ухают в тартарары, к сатане на закуску.

Ууух! Не знаю, сколько по времени продолжался мой полет во мраке прямой кишки мироздания, да все имеет свой конец, в смысле окончание впереди забрезжил блеклый светильник: у врат рая или у заслонки геенны огненной?

Узнать я не успел — какая-то инициативная и потусторонняя сила буквально выплюнула меня, фекашку, из заднего прохода Макрокосмы, мол, не торопись, сукин сын, к вечности, ещё помучайся на этом свете…

И я проснулся, обнаружив себя в кресле. В углу мягким болотным цветом отсвечивал торшер. За окнами угадывалась глухая ночь. Напольные часы прохрипели полночь. В пересохшем рту гнездились клопы.

Чертыхаясь, отправился на кухню, чтобы найти дифлофос для поднятия тонуса. Нет, так жить нельзя? А как надо? Кто ответит на этот детский вопрос? Но самый вопрос вопросов: где мои дорогие гости? Или все это очередной дурной сон, который надо немедля позабыть.

Оказалось, не сон: на мой шум явилась Вирджиния, Верка, Варвара Павловна. Вела себя привычно и спокойно, точно была законной, осточертевшей до печенок супругу супругой.

По её утверждению, я выдул всю бутылку коньяка, она лишь успела приласкать стопочку.

— На то были свои причины, — туманно заметил я.

Мы сели за стол. Я поставил перед собой лоханку со льдом и принялся колоть его стальным штырем. От моих яростных ударов восстали, полоумно забрехав, все окрестные собаки. Когда я малость приустал, Вирджиния спокойно поинтересовалась моим состоянием?

— А какое оно может быть, как ты сама думаешь?! — начал драть горло, глотая куски льда. — Я устал! От всех вас! И от себя тоже! Почему? Потому, что я — это не я! Ха-ха! Я — Чеченец, ты это понимаешь? Меня нет — есть только тень по имени Чеченец! Да, что я?! Ты? Моя ненаглядная! Сто лет тебя не было. И вот, пожалуйста, заявилась! Но это не ты, моя хорошая!.. А кто?.. Почему мы живем, как в театре масок? Не жизнь — а тарарамбурия с говном на лопате!..

Такая вот избитая, как котлета, некрасивая истерика. Что там говорить, устал сражаться с фантомами и решать бессмысленные ребусы, которым не было предела.

А что Вирджиния? Она вела весьма оригинально: заливалась от хохота, как дурочка с переулочка. О чем я ей и сказал, о дурочке. Мог и не говорить — не сдержался, умаявшись душевной смутой.

— Ох, Алешка-Алешка, — проговорила моя первая женщина. — Каким ты был…

— Я ещё есть, — вспыхнул последний раз.

— Все мы есть, — взяла из лоханки кусочек льда, сжала её в ладони, помедлила. — А потом нас…. нет, — рассажала ладонь: ледышка таяла, как айсберг в теплых атлантических водах. — Мокрое место…