Тарантул

- Он не любит в открытую. А где-нибудь за углом уколет. А если ты с ним будешь заодно… У него такие знакомства… Можно заработать. Слушай, я тебе по секрету скажу… Когда он уходил, то в прихожей сказал… Предупреди, говорит, Мишку: если, он против меня пойдёт, то ему плохо будет, а если со мной, то не пожалеет… Понял? Значит, ты ему нужен.

- Дальше будет видно. А какая может быть польза от него?

- Деньги… продукты…

- Это я и без него достану.

- Столько не достанешь. А потом все до поры до времени…

Видно было, что Кренделю трудно говорить. Он боялся о чем-то проболтаться и все время запинался.

Больше часа они беседовали, сидя на диване. Говорил, собственно, вор, а Миша слушал. Из его рассказов он понял несложную историю самого Кренделя. Воровать начал с детства, и это приучило его к лёгкой, разгульной жизни. Учиться и работать Крендель не хотел. Читал мало, ничем не интересовался, кроме кино, куда ходил до войны каждый день.

«Вот паразит, - думал Миша. - Все люди учатся, создают, а эти живут чужим трудом, как пиявки. Все чем-то интересуются, куда-то стремятся, чего-то добиваются, а эти только тем и занимаются, что проживают наворованное…»

Радио в соседней комнате протяжно завыло. - Ого! Воздушная тревога… Ты боишься?

- Боюсь! - сказал Миша.

- Врёшь, - не поверил вор. - Чего это они сегодня зарядили? Обстрел за обстрелом, а ночью налёт… Они собираются наступление делать…

- Откуда ты знаешь?

- Знаю… Вот увидишь. Скоро немцы придут. Вот уж тогда не зевай! Поживиться можно будет.

- А тебе не жалко Ленинграда?

- Чего его жалеть? По мне, провались он…

Миша побледнел и стиснул зубы, сдерживая вспыхнувшее чувство горячего гнева, желание наброситься на Кренделя, немедленно что-то сделать…

В комнату вошла заспанная мать Кренделя.

- Шура, спуститься в подвал, что ли? Летят.

- Спускайся, если охота.

- Не знаю, что и делать…

Захлопали зенитки.

Мать постояла с минуту в дверях и ушла обратно в кухню. Миша все ещё стоял со стиснутыми зубами - от острой ненависти и отвращения к этим людям, к их обстановке, ко все этим вещам…

- Давай лучше спать, - предложил он, стараясь говорить спокойно. - Мне рано на работу надо.

Крендель ушёл в кухню. Миша, сильно уставший за день, снял ботинки и не раздеваясь лёг. Однако долго не мог заснуть, стараясь преодолеть чувство острой брезгливости к подушке, к дивану, на котором лежал. «Завтра сразу же надо сходить в баню», - решил он и успокоился наконец, начиная дремать…

Перед глазами мелькнули светлые локоны, затем детские, но по-взрослому серьёзные глаза и наконец все лицо Лены.

«Как она испугалась, когда я достал продукты!» - подумал Миша и улыбнулся. Но сразу тревожная мысль насторожила: «Не подумала бы, что я украл. Надо будет рассказать в следующий раз… А что делать с остальной рыбой? Сегодня Сысоев разделал её и присолил. Лососки осталось ещё много - больше половины. Может быть, часть снести Лене, а остальное в детский сад? Пускай малыши едят. Сам сыт и могу заработать, если нужно», С таким решением он и заснул.

Сильные удары во входную дверь разбудили Мишу. Он не знал, сколько времени спал, но, видимо, до утра было ещё далеко. Веки слипались, а в голове стоял звон от прерванного сна. Снова раздался настойчивый сильный стук. В прихожей послышалось шарканье ног и голос матери Кренделя:

- Кто там?

- Откройте, гражданка Кукушкина, это управхоз. Загремело железо запора, звякнула цепочка, и в прихожую вошёл управхоз с какими-то людьми.

- Обход. В квартире посторонние есть?

- Никого нет посторонних. Племянник ночует, мальчик, - заискивающе сказала Кукушкина. - В той комнате сын спит.

Кто-то из пришедших прошёл в соседнюю комнату, затем на кухню. Мише стало не по себе. Он здесь не прописан, и, если его будут спрашивать, кто и откуда он, придётся врать. Пока не поздно, надо придумать.

Минуты через три открылась дверь и загорелся электрический свет. Миша сейчас же узнал Буракова и понял, что обход устроен из-за него. «Ведь я не предупредил, что останусь ночевать здесь», - подумал он. Бураков наклонился к Мише, увидел открытые глаза и выпрямился. Внимательно осмотрев комнату, заваленную всевозможными вещами, потушил свет и вышел.

Снова раздался звон железного запора, злобное ворчанье Кукушкиной, шарканье ног, и все стихло.

17. Первый шаг

- Василий, проснись! Тебе говорят!

Мальчик открыл глаза. Около него стояла мать и тормошила за плечо. Горела коптилка, а в чайнике, стоявшем на «буржуйке», булькал кипяток.

- Ты чего, мама?

- Вставай, живо! Сейчас пойдём.

- Куда?

- А там увидишь.

Тон матери ничего хорошего не предвещал. Не дожидаясь ответа, Вася вылез из-под одеяла, поверх которого лежал ещё тяжёлый отцовский полушубок, и начал одеваться. Мать отошла к накалённой докрасна времянке, заварила кофе, достала конфеты, нарезала хлеба.

- Ты чего натворил? Сознавайся, - строго сказала она.

- Я - ничего, - с недоумением сказал Вася.

- Где вы со Стёпкой по целым дням шляетесь? Вместо того чтобы делом заняться, вы что делаете?

- А что?