Тарантул

– Сергей Кузьмич, полюбуйся, – сказал Иван Васильевич, поднося пластинку к самому его носу и приподнимая краешек этикетки, – Видишь? Там что-то еще записано…

Только сейчас Маслюков понял, что перед ним стоит настоящий, живой начальник, взволнованный неожиданным открытием.

– Вот оно что!.. Это здорово, товарищ подполковник!.. А что вы насчет собаки говорили?

– Смотри сюда. Фабричная марка: собака перед граммофоном. Видишь? Она-то меня и навела на эту догадку.

* * *

В лаборатории сняли этикетку, промыли пластинку я установили, что запись произведена на тридцати оборотах. Новинка техники – долгоиграющая пластинка – не была уже секретом.

Вместе с пластинкой в кабинет принесли специальную радиолу.

– Ну, что тут за музыка? – спросил Иван Васильевич инженера, когда они остались вдвоем.

– Речь Гиммлера.

– Ого! Даже Гиммлера! – с удивлением сказал Иван Васильевич. – Перевод сделали?

– Нет. Вот послушайте, товарищ подполковник, – сказал инженер, опуская иглу.

В репродукторе возникло легкое шипение, и вдруг раздался гортанный мужской голос. Вначале Гиммлер говорил спокойно, почти дружеским тоном. Обращение его ко всем резидентам немецкой разведки походило на отеческую беседу с сыновьями. Постепенно в голосе появились каркающие нотки приказа, а закончил он почти криком.

Иван Васильевич плохо знал немецкий язык, но главные мысли он понял. Гиммлер говорил, что отступление немецкой армии имеет стратегический характер. Цель отступления – измотать и обескровить Советскую Армию. Говорил, что немецкая армия отступает в полном порядке, по заранее разработанному плану, сохраняя технику и людей, в то время как Советская Армия несет громадные жертвы и потери.

– Это нам известно со времен царя Гороха, – с усмешкой проговорил Иван Васильевич. – Паническое бегство как удачный стратегический маневр.

Инженер засмеялся, но сейчас же поднял палец. Насторожился и подполковник.

Гиммлер сообщал, что второго фронта не будет. В Женеве идут переговоры с Америкой и Англией о заключении мира, и близок час, когда эти страны выйдут из войны,

– Вот как! Что это… провокация или действительно так? – спросил вполголоса Иван Васильевич, следя за выражением лица инженера, который лучше его понимал язык.

– Все может быть, – сказал тот, разводя руками. – Второго-то фронта до сих пор нет…

Дальше Гиммлер говорил о том, что в эти решающие дни немецкие патриоты должны умножить свои усилия для ускорения победы над коммунизмом. Россия истекает кровью. Это последнее ее сопротивление. В заключение он приказывал распространять эти сведения и действовать, действовать… Подрывать мосты, уничтожать заводы, отравлять продовольствие, водоемы.

Закончил свою речь Гиммлер обычными хвастливыми лозунгами третьей империи, ну и, конечно, – «Хайль Гитлер!».

– Все! – сказал инженер.

– Пустой номер. Вторую этикетку вы тоже сняли? Иван Васильевич надеялся услышать что-нибудь о конкретных заданиях, с названием мест, с фамилиями людей, но их не было. Это был призыв вообще.

– Вторую этикетку мы сняли с очень большим трудом, – сказал инженер, показывая обратную сторону пластинки, – Такой клей… Надо отдать им справедливость, товарищ подполковник, – химики они замечательные.

– Не только химики… И как это все случилось?.. – задумчиво проговорил Иван Васильевич. – Трудолюбивый народ… и вот попал в фашистскую кабалу.

– Школы у них, товарищ подполковник, особые. С детства думать самостоятельно не учат. Такая педагогика. А это отражается на всем народе.

– Конечно, школа играет огромную роль. А вы откуда знаете, что у немцев думать не учат?

– Когда-то изучал историю педагогики. Собирался стать учителем.

Иван Васильевич взглянул на очень высокую, худую фигуру инженера и улыбнулся.

– Вас бы, наверно, ребята прозвали «дядя Степа».

– Совершенно верно. Меня и сейчас знакомые мальчишки так зовут, а некоторые еще и «Дядя, достань воробышка».

Позвонили из лаборатории и сообщили, что в ампулах, найденных в несгораемом шкафу аптеки, оказался препарат цианистого калия. Яд очень сильный и быстродействующий.

Предположение Ивана Васильевича подтвердилось. Шарковский отравился в машине, когда окончательно убедился, что разоблачен как немецкий шпион-разведчик. Теперь можно было со спокойной совестью идти с докладом к генералу и приступать к ликвидации всей банды.

31. Неожиданное посещение

Миша и Лена ничего не знали о происходящих событиях и, конечно, не понимали, что тревожит их гостя, почему он озабочен и с каждым новым днем становится все мрачней. Фамилию Казанкова, передавшего им письмо, они даже не слышали.

– Папа был на заводе, а письмо принес какой-то мужчина. Коля открывал ему дверь.

– Он не говорил, что зайдет за ответом? – спросил Григорий Петрович.

Лена повернулась к Мальцеву, и в ее детском, чистом взгляде можно было прочесть искреннее удивление.

– За ответом? – переспросила она. – Не-ет… По-моему, он ничего не говорил. Он только просил передать письмо папе. И больше ничего. А разве нужен был ответ?