Тарантелла

- Мне, мне ваc поддержать? Повторяю, поддержали Ахилла, то есть, вмешались в дело, напали и схватили Гектора сами боги со своими копьями, создавшие и этих героев, и вообще всю кутерьму! Только мощь их копий способна исказить канонические позы и движения, как бы давно они ни были приняты. Принудить принять другие. Но только их мощь, понимаете? То есть, безграничная, и никакая другая! Да-да, это они превратили статичное качение той позиции в другой вид движения, преобразили его в рост, в становление сюжета. Но увы, те славные боги давно мертвы, а новые не вмешиваются в наши дела. Я, конечно, допускаю, что из симпатии к вам, такой хорошенькой в гневе, они могут лично для вас воскреснуть и помочь. Но то ли они вам поднесут, чего вы так жадно ищете, то ли вам дастся в руки, чего вы так желаете? Свою ли желанную черепашку схватите своими лапками вы? Поверьте, тут могут быть большие неожиданности... Богам-то всё равно, чего именно вы хотите. Они дают то, что сами хотят дать. А вам придётся принять, будь что будет. Что дано - то дано. И вы возьмёте, то оно или совсем не то, что вам нужно. Дарёный конь вам зубов не покажет, разве для того, чтобы укусить, коли полезете перебирать. Вас принудят принять. И сказать ещё спасибо за какую-нибудь ненужную вам дрянь. И вообще, покрепче держитесь за конторку, вот в какой поддержке вы действительно нуждаетесь. А то ещё брякнетесь тут у меня на пол. А он гранитный, не мягкая для барышень постелька... Я что, непонятно выражаюсь? А ну-ка, уберите лапки от моей книжки!

Но она уже и сама увидела свою перебравшуюся через бортик конторки, дрожащую от возбуждения лапку.

ДЕСЯТАЯ ПОЗИЦИЯ

Точнее - от напряжения: дрожь была следствием напряжённости борьбы, в которую переросло её прежде бесцельное возбуждение, результатом схватки с непослушной частью тела. И ей просто повезло, что он посчитал эту схватку прежней, с наружными обстоятельствами, а целью движения её руки всё ту же, измазанную его слюной ветошь. О, если б то, к чему так коварно подкрадывалась рука, с её чуть выгнувшимися кончиками пальцев, действительно было всего лишь книжкой, если б так! Но она-то сама уже сообразила, из-за чего идёт схватка.

Пусть и с опозданием, но она узнала, и у неё сразу похолодела диафрагма, что борется с чудовищным желанием коснуться самого хозяина книжки. Его тонких, не очень густых волос, упавших на высокий бледный лоб. А после этого положить всю ладонь на этот лоб, так, чтобы его охватить буграми Венеры и Юпитера целиком. А потом опустить ладонь ниже, прикрыть ему веки, но перед тем, разумеется, убрать эти его очки...

И ещё она обнаружила, что задыхается. Но в этом-то как раз не было ничего удивительного: похолодев, диафрагма утратила эластичность, дыхательные мышцы перестали сокращаться, а лёгкие растягиваться. Затвердели плевральные мешки. Слиплась, и не желала больше разлипаться трахея. В альвеолах, она ясно это ощущала, рождались и тут же лопались пузыри: вместо обмена газов там явно происходил обмен жидкостей. Из всех этих жидкостей, конвульсивно содрогаясь, лёгкие тщетно пытались извлечь кислород. При отчаяннейших попытках вдохнуть насильно новый воздух, ей удавалось добиться лишь гневного клокотания, подобного кипению вулканической плазмы. Кажется, ей не удалось сделать и самого малого: при каждой такой попытке не разевать и захлопывать бесстыдно, подобно раскоряченной на электродах дохлой лягушке, рот.

Всё это было, увы, чересчур ей знакомо. Изученное до мелочей ещё в детстве, сладострастно пытавшее её чудовище с таким лаконичным, таким прекраснозвучным именем, какое носят только боги или их подруги, так похожим на название траурного, последнего цветка года, это чудовище снова встало перед нею. Громадной горой встававшее тогда перед нею, такой крошечной и беззащитной, обстававшее её справа и слева, и сзади, чтобы навалиться всей тушей и, посапывая, душить, то исчадие тогдашних астматических ночей воскресло. И вот, опять набросилось на неё, чтобы снова изнасиловать и пожрать её. Сейчас ещё отвратительнее чавкая, теперь уже не только ночью, а и среди дня.