Тарантас (Путевые впечатления)

Князь улыбался и продолжал себе шепотом:

- И она; да и как еще... да то-то и то-то, да с тем-то и с тем-то... да вот еще... каковы наши дамы?.. А?..

- Пу! А вы что, князь? - спросил, наконец, Иван Васильевич.

- Да я все тот же. Скучаю. Жениться поздно. Остепениться рано. Для службы стар, для дела не гожусь, Люблю жить спокойно. Правду сказать, радости мало, ну, а кое-как время убиваю... Скажите, пожалуйста, что это за странная фигура сидит с вами в вашей бричке?

- В тарантасе, - сказал, запинаясь, Иван Васильевич.

- А! Эта штука называется тарантасом? Та-ран-тас.

Так ли?

- Да.

- Тарантас. Буду помнить... Ну, а кто едет с вами?

- Это Василий Иванович. Помещик казанский. Он неуклюж немного... и оригинал большой, но человек неглупый и рассудительный.

- Право, я этакой странной фигуры давно не видывал. Ну, починили, что ли?

- Починили, ваше сиятельство!

- Ну, прощайте, любезный, надеюсь с вами еще видеться в Париже... Не забудьте, Rue de Rivoli, bis 17 [Улица Риволи, 17 бис (франц.).].

Недели через две я надеюсь перебраться из России... Откровенно говорить, я совершенно отвык от здешних нравов...

Ну, пошел! - закричал он, высунувшись в окно. - А ты, Степан, хорошенько ямщика в спину, слышишь ли? В спину его, каналью, чтоб гнал он кляч, пока не издохнут.

Грозный кулак Степана поднялся над ямщиком, и карета помчалась стрелой, закидав грязью и тарантас и наших путников.

- Батюшка, - спрашивал Василий Иванович, пока Иван Васильевич снова карабкался на свое седалище, - скажи-ка из милости, кто это такой?..

- Знакомый мой парижский.

- Француз?

- Нет, русский. Только в России жить он не может - не по его нраву. Отвык совсем.

- Изволите видеть! Куда же он едет?

- В деревню, собирать недоимки.

- А где его деревня?

- В Саратове.

- Помилуй, братец, да там третий год ничего не родится.

- Ему какое дело! Он слышать о том не хочет.

- Вот как-с. Ну, а как оберет он крестьян своих, так тотчас и за границу?

- Тотчас.

- На житье?..

- На житье...

- Поросенок! - промолвил вдруг красноречиво Василий Иванович и снова повалился на свой пуховик.

И снова потянулась мертвая окрестность; снова сырой туман облек путников, и снова стали мелькать одинокие версты в безбрежной пустыне.

Прошел час, другой. Путники, казалось, о чем-то думали. Вдруг Василий Иванович прервал молчание довольно странным монологом:

- А в самом деле, черт знает что это за народ русские дворяне... Много, изволишь ты видеть, денег завелось, так надо с немцами протранжирить, чтоб русскому человеку невзначай чего-нибудь не досталось. Уж точно будто в России и жить нельзя, что все они вон так и лезут.

Видно, курьез там большой, то есть такой курьез, какого мы и представить не можем. Скажи-ка, братец, что за границей люди так же ходят на ногах, как и мы, дурни?

- Совершенно так.

- Шутишь. Так-таки и ходят, и женятся, и умирают тоже?

- И умирают.

- Что ты говоришь! По крайней мере там нищих нет, притеснений нет, голода не бывает?

- Все есть.

- Статочное ли дело! Ну скажи мне по крайней мере, так что же ты видел такого особенно замечательного за границей?

- Россию, - отвечал Иван Васильевич.

- Вот те на! Так, кажется, и не стоило беспокоиться ездить так далеко?

- Напротив. Россию понять и оценить можно, только посмотрев на другие страны.

- Объясни, батюшка.

- Объяснить нетрудно. Вы знаете, что истина обнаруживается только посредством сравнений; следовательно, только посредством сравнений можем мы оценить преимущества и недостатки нашей родины. И кроме того, чужой пример может указать нам на то, чего мы должна остерегаться и что должны мы перенять.

- Что же бы перенять, по-твоему?

- К сожалению, многое. Во-первых, чувство гражданственности, гражданской обязанности, которого у нас нет.

Мы привыкли сваливать все на правительство, забывая, что ему нужны орудия. Мы служим не по убеждению, на по долгу, а для выгод тщеславия, и хотя мы любим свою родину, но любим ее как-то молодо, нерассудительно горячо. Общее благо у нас пустое имя, которого мы даже не .понимаем. С чувством гражданственности получим мы стремление к вещественному и умственному усовершенствованию, поймем всю святость прочного воспитания, всю высокую пользу наук и художеств, все, что улучшает и облагороживает человека. Германия передаст нам свою семейственность, Франция свою пытливость в науках, Англия свои торговые познания и чувство государственных обязанностей, Италия даже перенесет на морозную нашу почву свои божественные искусства.

- Вот как! - сказал Василий Иванович. - А чего же нам остерегаться?